Изменить судьбу. Вот это я попал

Не знаю, как пойдет на практике, но на бумаге все выглядело красиво. Для начала Брюс предложил училище, при котором будут развернуты классы средней школы. В нем будут готовить ткачей, мелких клерков, способных заменить подьячих и дьяков, которые до сих пор вели кое-где делопроизводство, и… артиллеристов. Выбор был странным, но спорить с мэтром я не стал.

И вот настал тот день, когда я со спокойной душой отдавал все остальные заботы в руки Брюса, потому что начальные приготовления были закончены.

— Ну что же, государь Петр Алексеевич, могу тебе сообщить, что более не буду беспокоить тебя так часто, отвлекая от дел государственных и от прекрасной невесты.

— Яков Вилимович, брось глупости говорить, они не красят такого ученого мужа. Как возникнет какая нужда, сразу же приходи, Михайлов с Репниным предупреждены, будут пускать без малейшего ожидания.

— Да уж, через твоих псов пройти — можно поседеть раньше времени, — проворчал Брюс, но видно было, доволен старик такой далеко не всем оказанной честью.

— И это далеко не моя заслуга. Это они с Андреем Ивановичем Ушаковым выучились, эксперименты на мне ставя бесчеловечные, — и мы негромко рассмеялись.

Моя охрана действительно заметно эволюционировала в том плане, что, кроме постоянного конвоя, я понятия не имел, кто окружает и сопровождает меня тайно.

— Да уж, этот твой Ушаков совсем стыд и совесть потерял. Но Андрейка всегда любил в чужом белье порыться, — Брюс спрятал грифель и вытер испачканные руки платком. — А ведь у тебя есть еще что-то мне сообщить?

— Да, — я протер внезапно вспотевшие руки о штаны. — Дело в том, что, разбираясь в дедовой мастерской, нашел я забавную вещицу, коя передает разные сигналы на отдаление и записывает их пером, прямо как писчий какой. Там и тетрадь с расшифровкой лежала…

— Да что ты, — глаза Брюса загорелись. — Да, Петр Алексеевич был горазд на всякие придумки. Буду рад посмотреть и на эту.

Я кивнул и направился к ожидающему меня Цезарю. Дворец я Брюсу показал, все бумаги отписал, ремонт он не собственными руками делать будет, так что есть возможность и ему покопаться в моем телеграфе, который я наконец-то довел до ума. Осталась калибровка и определение предельного расстояния, но у меня не было времени этим заниматься, а у Брюса это время есть, вот и пускай отлаживает. Уверен, что ему не составит большого труда разобраться в готовой вещице.

С Екатериной я все это время практически не виделся. Лишь на Новый год мы встретились и перекинулись парой фраз. Ее графеныша михайловские гвардейцы все же решили сильно не спаивать, но вот то, что от скуки выиграли у него уже почти целое состояние в кости — это нужно было как-то пресечь, вот только он сам настаивал, все пытался отыграться.

Передав телеграф Брюсу, который прижал его к груди, как не каждая мать ребенка прижимает, и умчался, совершенно счастливый и окрыленный, словно пару десятков лет сбросивший на моих глазах, я уже хотел было пойти разбирать почту, приготовленную мне Репниным, как столкнулся с этим самым Репниным, который схватил меня за рукав и потащил по коридору в спальню.

— Что горит и куда мы так мчимся? — успел спросить я, прежде чем меня запихали в просторную комнату, по которой уже метался Митька, заламывающий руки.

— Водосвящение! Ну как ты мог забыть, государь? Ведь у тебя невеста есть, а значит, вам возглавлять крестный ход надобно! — орал дюжий Митька, попросту вытряхивая меня из пропыленной повседневной одежды. Здоров медведь, меня-то маленьким назвать сложно, а этот отожрался на казенных харчах и здоровее меня стал раза в полтора. Что?

— Что? — повторил я, недоуменно переводя взгляд с одного на другого. — Какое Водосвящение? Вы вообще в своем уме?

— Да ты что, государь, с чернокнижником перезанимался? День крещения Христа в Иордани позабыл? Ты сегодня должен невесту свою людям показать да воинство возглавить, и мы уже опаздываем на все на свете, — пропыхтел Митька, пытающийся напялить на меня парадный камзол.

— Да не пойду я никуда, ты знаешь, как там холодно? — я с таким же упрямством пытался уже надетый камзол стянуть.

— Шубу на тебя набросим, — Митька остановился. — Нельзя не пойти, грех-то великий.

Как-то нехорошо сжалось сердце, словно от предчувствия страшного. Но делать было нечего, пришлось собираться.

Даже в шубе и меховой шапке было страшно холодно. Пока мы доехали до Головинского дворца, я просто околел. Но дальше было больше. Оказывается, я должен был представлять невесту, которая будет ехать в санях, стоя сзади нее на полозьях. Кто придумал этот идиотский обычай?!

Доехав до Москвы-реки, на которой уж выстроились войска, словно на параде, чтобы приветствовать меня и свою будущую государыню. Народу на берегу столпилось столько, что становилось понятно, здесь не только москвичи. Здесь все, кто сумел приехать, чтобы посмотреть на царя, на цареву невесту и крестный ход, который пойдет по льду этой, прости господи, Иордани.