Изменить судьбу (СИ)

   Так начались мои мытарства по врачам. И все говорили одно и тоже: "Хрусталик странной формы... Очень нетипичный хрусталик... Непонятная форма хрусталика..." и т.д. И никто из этих светил почему-то не видел "лапки" в правом глазу. При этом зрение у меня было прекрасным.

   И я сказала маме: "Хватит! Больше никаких врачей! Вижу я хорошо, глаза не болят. Ну, не типичный у меня хрусталик, и Бог с ним!". Мама согласилась со мной, оговорив все же, что мы обратимся к врачам еще раз, через год, чтобы сделать повторное обследование. "На всякий пожарный случай", - как сказала она. Больше мы к этой теме не возвращались.

   Привыкнуть к "лапке" оказалось легко, а вскоре она для меня просто исчезла. Это, как царапина на экране телевизора. Сначала мешает и даже раздражает, а спустя время ты ее уже просто не замечаешь. Так и "лапка" однажды стала невидимой для меня. Изредка я, правда, вспоминала о ней. Особенно, когда смотрела "изнутри" века. Рассматривала ее, удивляясь шутке природы, и вновь забывала.

   Так прошли годы.

   Я окончила институт, вышла замуж, родила сына. Когда муж стал хорошо зарабатывать, я оставила свою мало оплачиваемую работу экскурсовода в художественном музее, и с удовольствием занялась домом.

   Я пекла и готовила, шила и вязала. Мой дом стал уютным, как никогда. Но все эти старания оказались не нужны моим мужчинам. Они воспринимали, как должное, всю домашнюю работу, и с этим еще можно было мириться, если бы не постоянные придирки.

   Стоило мне оказаться в поле зрения моих мужчин, как тут же начинались замечания. Эти выговоры, сначала из уст мужа, а позже и сына, были настолько обидными и несправедливыми, что я часто срывалась. Нет, я не боролась за правду на отдельно взятой территории, нет. Я давно усвоила, что это бесполезно. Я просто уходила из дому "гулять".

   Хорошо, что через дорогу от нашей многоэтажки, начиналась лесопарковая зона, где я могла откипеть, чтобы не сойти с ума. И отругаться в адрес своих мужиков, вспоминая обиды за отчетный период. Я бродила по пустым тропинкам или сидела на пенечке, и все это время, как змея, тихо шипела ругательства. С этим шипением медленно уходили злость и обида. Мне становилось легче. Я возвращалась домой, и все начиналось сначала.

   Ну, не могла я угодить этим двум мужикам, как ни старалась!

   Шло время. Сын уже учился в университете и вовсю встречался с девушками. Дома он только ел, иногда спал, и, переодевшись, вновь уходил "на гульки". Муж одобрял его во всем и щедро финансировал. Сам он тоже много времени проводил вне дома (после работы, имеется в виду). А я оставалась в стороне. От меня требовалось лишь создавать удобства, и не вмешиваться.

   И вдруг однажды все закончилось.

   Что-то щелкнуло внутри и МНЕ СТАЛО ВСЕ РАВНО. Все равно, что скажут мои мужчины, или как скажут, это уже не имело значения. Они просто перестали существовать для меня, как и я, наверное, давно перестала существовать для них.

   Я осознала эту очевидную истину однажды вечером, уже лежа в постели. Села и уставилась в темноту широко раскрытыми глазами. То, что я не нужна моим домашним, мне было понятно и раньше. Но то, что муж, а главное - сын - вдруг стали для меня пустым местом, просто шокировало.

   Я - мать, я не могу не любить своего ребенка. Покопавшись внутри себя, я убедилась, что продолжаю, конечно, любить сына. Но это уже не та беззаветная и безграничная материнская любовь, о которой поется в песнях. Нет, это просто осознание того, что вот этого молодого мужчину я когда-то родила и воспитала. А сейчас я уже не нужна ему. И любовь моя его тяготит. Он постоянно хамит мне, уверенный в своей безнаказанности. И отец его поддерживает.

   Эти два домашних садиста просто достали меня за последние годы! Надоело! И в это время как раз ЩЕЛКНУЛО. Я сразу поняла, что это - конец моим мукам. И заплакала от облегчения. А потом быстро надела любимый спортивный костюм и ушла из дому. (Не насовсем, нет, просто подумать).

   "Выгуливая" себя по лесным тропинкам, я чувствовала, как горечь последних лет оставляет меня. И как безболезненно уходит сожаление о прошедшей молодости. "И это пройдет", - говорили древние, и были правы. Все проходит.

   Я была свободна.

   Теперь никакие обязательства в отношении семьи и ребенка не связывали меня. Они исчезли, как исчезла и сама семья. Давно исчезла. Это я, дура, никак не хотела смириться и все тянула время, убеждая себя, что обязана... и еще раз обязана.

   Слезы облегчения иссякли как раз тогда, когда показался мой любимый пенёк. Любимым он был потому, что имел форму стула. Видно, при спиливании, когда дерево упало, оно обломилось чуть выше среза, и образовалось подобие спинки. Кто-то из рабочих подтесал ее, да так и оставил. Упираясь спиной в эту удобную опору и поджав колени к подбородку, я часами могла сидеть, рассматривая окрестности.