Изменить судьбу

Но все вышло совсем иначе. Уж не знаю, что произошло в Кяхте, но раз пришла ориентировка на мое задержание, следовательно, дело приняло дурной оборот. Толи девочку запугали, то ли наоборот пообещали вознаградить, но виновным в итоге оказался именно я. Если бы дело не касалось сыновей нашего руководства, еще можно было бы на что-то надеяться, но в этом случае, все надежды исчезают как дым, поэтому короткий разговор между мною, дедом и Владимиром Степановичем, завершился безапелляционным итогом, — мне нужно уходить. И чем дальше, тем лучше. Потому что в противном случае меня ожидает суд, и «мохнатая» статья №117, которую очень «уважают» на зоне. И с такой статьёй туда лучше не попадать. Там не станут разбираться правильно тебя осудили или по ложному доносу. Это как несмываемое клеймо, раз и навсегда…

— Ты уж не обижайся Петр Иванович, но тут я бессилен. — Подвел итог наш участковый. — Не зря же говорят: «С сильным не судись». Поэтому, чтобы без обид. Сутки. Больше я дать не могу, иначе полетит и моя голова. Но сутки я гарантирую, хотя лучше не затягивать.

Петр Иванович Пименов — это мой дед. На самом деле крестили его несколько иначе, и настоящее его имя звучит как Педро де Пиментель. Наверное, мне стоит несколько углубиться в историю семьи, тем более, что уж сейчас-то время на это точно есть. Мой дед родился в провинции Вальядоли́д, на север-западе Испании в 1916 году, в боковой ветви семьи герцога Марино де Пиментель де лос Долорес Тельес-Хирон и Домине. При рождении мальчику дали имя Педро и фамилию отца де Пиментель. Семья, хоть и находилась в высшем испанском дворянстве, и считалась близкой родней герцогов де Беневенте, однако же, очень богатой назвать ее было нельзя. Тем не менее, старшие братья моего деда, получили хорошее образование в столичном Университете, а сам Педро мой будущий дед, закончил Высшую Техническую Школу в Леоне, получив диплом механика. И впереди его ждалоа счастливая жизнь.

ИНоедва он успел получить диплом, как разразилась гражданская война. Деду, по его же словам, были близки устремления республиканцев, и потому нисколько не сомневаясь в своем выборе, он встал на сторону коммунистов, и полностью отдался правому делу. Учитывая то, что он был хорошим механиком, то вместо войны в окопах, занимался ремонтом авиатехники, вначале на испанских аэродромах, а после среди союзнической авиации. Там же, выступая в роли стрелка, в одном из вылетов, получил ранение в грудь, и после лечения, был отправлен в Москву, в Высшую Ленинскую школу. Потому, что еще находясь на фронте, проявил не дюжие способности в агитации. Казалось бы, все идет как нужно, но в январе 1938 года, по анонимному доносу, его обвинили в шпионской деятельности в пользу фашистской Испании, и дав семь лет лагерей, отправили валить лес в Иркутскую область.

Правда, надолго это не затянулось, уже вскоре после утверждения в ноябре 1938 года Наркомом внутренних дел товарища Берия Л. П., по многим лагерям прокатилась волна амнистий, под которую попал и мой дед, таким образом, в начале февраля 1940 года отсидев всего два с небольшим года, вместо назначенных семи. Правда несмотря на амнистию, ему было запрещено покидать Бурятию, и уж тем более выезжать за границу. Да и по сути ехать было некуда, поэтому ткнувшись то в одно, то в другое место, в итоге осел практически на границе с Монголией, которая в это время по сути границей и не считалась, устроив свою жизнь в селе Шарагол Троицесавского аймака (уезда) в качестве охотника местного промыслового хозяйства. Уже через год дед поставил дом и взял себе в жены уроженку Шаарнатского улуса, Монгольской Народной Республики, по имени Уринтуя, что в переводе звучало, как «Нежная заря». Так, благодаря этому появилась моя мать. А в конце 1941 года, через полгода после начала Великой Отечественной Войны, деда вновь призвали в армию и отправили на фронт.

Вернулся домой он уже в конце 1945 года, чуть ли не до пояса увешанный орденами и медалями, и может быть именно благодаря этому, ему предложили должность участкового оперуполномоченного милиции Шарагольского Сельского Совета. Под его неусыпным взором оказалось три поселка, находящихся непосредственно возле Советско-Монгольской границы. А именно сам Шарагол, где находился его дом, соседний поселок Хутор, расположенный в десятке километров западнее, поселок Лесной расположенный чуть восточнее. Рядом с поселком Лесной, находилась пограничная застава, и хотя она не входила в круг его обязанностей, но так или иначе, его там знали очень хорошо.