Изменить одиночеству

Дело было в дочери Степана — Алине. Девушка к двадцати годам перенесла пять пластических операций на лице. После пятой на виске появилась гематома непонятного происхождения. Пластический хирург успокоил семью, пообещал, что рассосется. И они пропустили время. Томография мозга показала опухоль, опухоль оказалась доброкачественной. Степан искал лучшего нейрохирурга, и ему, разумеется, порекомендовали Канчелли.

Алекс выслушал его, посмотрел снимки, почитал заключения разных врачей.

— Это несложная операция, Степан Валерьевич, — спокойно сказал он. — У вашей дочери нет других болезней, организм здоровый, сильный. Я порекомендую вам хирургов, которые отлично справятся. У меня, к сожалению, на ближайший год график операций забит. Исключения могут составить только самые тяжелые случаи, промедления в которых равны смерти.

— Я не понял, — изумленно переспросил Степан, — вы отказываете мне? Я не успел сказать главного: сумма любая. В самом прямом смысле любая — без верхнего предела. Вы можете написать ее здесь.

Алекс улыбнулся, взял карточку, протянутую ему Степаном.

— И я не успел сказать главного. Операции-исключения, которые я делаю вне графика — бесплатные. Расходы и препараты за мой личный счет. А сумму я вам напишу. Вы не поверите, но я давно собирался с вами встретиться именно для того, чтобы написать эту сумму.

— Что это? — Степан изумленно смотрел на карточку. — Что это за гроши вы мне написали? Это шутка?

— Далеко не шутка. У меня вообще плохо с чувством юмора. Это сумма — семнадцать тысяч пятьсот долларов. Этого вам показалось достаточно для того, чтобы совершить преступление. Десять с половиной месяцев назад вы обвинили жену вашего отца в похищении именно такой суммы. Заплатили полиции, адрес отделения и фамилия полицейского у меня есть, и Дарью насильно отправили в психиатрическую клинику. Ваш отец подписал заявление, но по информации участкового он был пьян.

— О чем вы говорите?! Эту девицу следовало бы посадить в тюрьму, я просто выбрал более щадящий вариант. И ее выпустили через две недели.

— Степан Валерьевич, врать можно полиции, суду, жене, президенту. Но нельзя врать нейрохирургу. Все остальные верят или нет, а я ставлю диагноз. В тот же день участковый по фамилии Матвеев нашел рабочего, который делал ремонт у вашего отца, тот добровольно выдал украденные деньги, которые и были переданы вам в обмен на вашу расписку, что вы не имеете к нему претензии. Эту сумму, эти жалкие гроши, по вашему выражению, вы утаили от своего отца. Валерий умер, так и не узнав, в какое преступление вы его вовлекли. Ложное обвинение, насильственное лишение свободы. Похищение, доведение здоровья до ухудшения. Взгляните на это письмо. Оно от главврача той больницы: «Алекс, я не могу ее подержать, пока ты справишься с этой историей. Она за неделю потеряла пятнадцать килограммов. Я не могу позволить ей умереть у меня в клинике. Меня же потом и посадят. Она психически совершенно здорова. А сердце мне не нравится». Главврач клиники готова это подтвердить на суде. Что скажете, Степан Валерьевич? Я тут еще прикинул, в какую сумму за пять лет брака обошелся молодой женщине муж-иждивенец и хронический алкоголик. И стремительный прогресс его рака был тоже связан с вашим удачным предприятием. Я был знаком с Валерием. В чем его нельзя упрекнуть, так это в глупости. Он был гораздо умнее вас. И он себя осудил, вынес смертный приговор.

— Вы хотите это как-то использовать против меня? — спросил Степан белыми губами. — Вы всерьез говорите о каком-то суде? Кем вы приходитесь Дарье?

— Не хочу. Но использую, — отрезал Алекс. — И суд не исключен. Прихожусь Дарье другом. В суде буду действовать по генеральной доверенности.

— Только не сейчас! Я вас умоляю! Любые…

— Любые деньги? Так они у вас именно любые, как выяснилось. Потому их сейчас блокируют все те страны, где вы их прячете. По-моему, момент самый подходящий.

Степан все никак не мог уйти из кабинета Канчелли. Алекс вышел сам, а Степана вывела секретарша, объяснив любезно, что профессор должен готовиться к операции.

Прошло какое-то время. Алекс продолжал отслеживать нужную информацию. В том числе и по операции дочери Степана.

Звонок Степана раздался около полуночи. Голос был сдавленным, дрожащим:

— Я недалеко от вашего дома. Очень прошу о встрече. У меня большая беда. Спасти можете только вы. Не отказывайте мне.

— К сожалению, не могу пригласить вас домой. Встретимся во дворе. Я позвоню на пост охраны, скажу, что вы ко мне. Спускаюсь.

У Степана дрожали руки и даже опущенные плечи. У него было белое, расплывшееся лицо, воспаленные глаза и мокрые губы. Он был до омерзения жалок.

— Алекс Георгиевич, я к вам со своей бедой. Операция Алины показала, что все сложнее. В результате опухоль не удалили. Хирург сказал, что это была диагностическая операция. Основная впереди. Спасайте, пожалуйста! Вы же добрый человек, вы делаете операции детям-сиротам. Не знаю, есть ли у вас дети, но пощадите чувства отца.