Победу мне засчитали, и в итоге я вышел в финал, где почти специально проиграл. Тренер рвал и метал и орал: «Ты что катаешься! Ты что катаешься!», а меня уже кубок не интересовал. Победители ехали на чемпионат Союза, а у меня не было ни времени, ни желания полностью отдавать себя этому спорту. Тем более, что в моём весе отлично боролись такие Приморские ребята, как Витя Аксёнов и Аркадий Бузин — мастера международного класса и действительные чемпионы мира. Их бы я не прошёл даже на отборе.
В классе меня поздравляли, лишь Грек бросил: — А! Вечно второй! — и скривился, показав язык.
Я усмехнулся и вздохнув ответил:
— Я то может быть и вечно второй, а ты — никакой, — потом улыбнулся и тоже показал ему язык.
Учиться было тяжело. Если тело меня слушалось, быстро приобретая мои прежние навыки и осваивая новые, знакомые мне только в теории, то мозг мне не подчинялся. Вернее, как…
Мозг помнил всё, что я накопил. Частично, естественно, не как компьютер, а вот новые знания, например из учебников, впитывал тяжело. Особенно трудно было с математикой. Я если чего не могу понять «физически», разложив на простые функции, я этого не понимал по сути.
И интегралы с производными и логарифмы. То, что на простую логику, то давалось легко, а философские рассуждения, как я их называл, не укладывались. А просто зубрить я не мог. А надо было. И я пришёл к физику.
— Иван Иванович, к вам просьба.
— Какая просьба? — Спросил физик.
— Не могу запомнить глупые тексты.
— А надо?
— Так… Алгебра.
— О, как! Не укладывается в голове картина цифрового абстрактного мира? О-о-о брат, если вдруг дальше пойдёшь…
— Не-не-не… Уж лучше вы к нам, — замахал я на физика руками.
— А почему ты обратился ко мне? Степаныч проболтался?
— Нет. Мне почему-то показалось, что вы работаете с подсознанием. Маятники… Шепеткова…
— Ты очень логичный, — усмехнулся физик. — Я использую некоторые… э-э-э… техники… э-э-э… для запоминания текста дословно. Откровенно говоря, мне скучно повторять одно и тоже. А читать по учебнику или конспектам совесть не позволяет. А так… Отбарабанил, как по писанному, и свободен.
— И на долго запоминается?
— Пока следующий текст не наложишь. А то, того… стирается.
— Грустно, — сказал я.
— Не… Я то помню физику. Учил ведь и знал. Но что-то как-то… — Он поморщился. — Скучно, брат.
— Понятно. Депресняк…
— Чего?
— Фигня, говорю. Рассказывайте свою методику.
— Да простая она. Только не знаю, получится у тебя или нет? Настроиться надо.
— На что?
— Что ты фотоаппарат или кинокамера. Так и говоришь себе: «Я кинокамера…». И представляешь, как у тебя движется плёнка и всё снимает. Смотришь на маятник часов, или метроном. Лучше метроном. А ниже длинный лист текста, аж до самого живота. Потому что когда голова будет опускаться на грудь, взгляд должен двигаться по тексту. Главное, чтобы глаза раньше времени не закрылись и взгляд не туманился. А то, было у меня такое поначалу… Смех и грех.
— По тексту или по листу?
— По тексту, только быстро.
— Ладно, попробую, — сказал я, а сам подумал: «Херня всё это. Он эти тексты уже заучил за десять лет преподавания, и просто обновляет память. А мне… Не прокатит. Надо зубрить».
Попробовал. Точно. Не прокатила шара.
С химией стало получше. Оболочки электронов хоть представить можно. Да и Татьяна меня больше не доставала. Приходилось самому напрашиваться на ответ.
На химии все как-то присмирели. Даже Юрка Алексеев и Андрей Ерисов не дурачились и стали получать четвёрки. Татьяна, как-то пошутила, что скучно стало, но класс шутку не поддержал.
Вообще… Класс притих. Затаился класс, как испуганная птица. Видимо, я сильно изменился и я не мог стать прежним, потому что я не мог быть, как прежде. Я не знал и не помнил, какой был я.
Да, во мне кипели гормоны и крышу сносило от урагана мыслей и чувств, которые я умом пытался контролировать, но удержать не мог, ни тело, ни эмоции. Вот и грузил я себя то спортом, то учёбой, то факультативом. Хотя… На факультативе я отдыхал. Всё, что нам рассказывали, я это знал. Факультатив мне был нужен по нескольким причинам: контакты в райкомах, в ДОСААФе, получение де-юре имеющихся у меня навыков, формирование и подготовка разведаппарата, и дальнейших отношений по принципу скаутских организаций с теми, кто не войдёт в разведаппарат и пятое — формирование ближнего круга.
Контакты в парт органах давали шанс пойти по партийной линии, если комитет отторгнет меня.
В той жизни я был серой мышкой, которую воспитала система, а здесь я уже сам, переделывал систему. Как воспримут кураторы мою инициативу, кто знает? Хотя, надежда на то, что они примут это, за продолжение вложенных ими же «инстинктов». Но, вряд ли. Система не любит ничего, что слишком. Даже если это — слишком хорошо.