Измена, сыск и хеппи-энд

– Кирилл, пока! – нагло бросила Вика совсем уж опешившему Смоковнику и рысью помчалась в свой отдел, забыв о правилах спортивной ходьбы. Она поняла, что совершила то дикое и гибельное, чего боялась. “Это не я! Это не я!” – уговаривала она себя. Она уверена была, что какая-то внешняя сила толкнула ее на такие крайности. Надо же было как-то разделаться с тем ужасом, в который она попала. Или лучше было молчать? И взорваться изнутри? Теперь все кончено, мосты сожжены, отступать некуда. Скандалы в “Грунде” не прощаются. У нее нет больше ни мужа, ни работы, и весь громадный привычный мир сжался в единственную светящуюся точку этой вот теперешней, быстро тающей минуты. Такая точка бывает, когда телевизор ломается. Кончилось кино! Только крохотный огонечек в центре темноты, и он все меньше, меньше…

В своем креативно-стратегическом отделе Вика захватила пальто и сумочку и помчалась по боковой лестнице к кафетерию. Эта лестница выглядела невзрачно, зато не удостоилась мрамора, и бежать по ней было легко и безопасно. Из кафетерия Вика ворвалась на кухню, где она раньше никогда не бывала, только видела через стойку, как муравьино-кротко копошатся тут тихие юноши в фирменных серебряно-черных колпаках и курточках. Она пробежала, петляя, мимо рядов стоек, плит, кухонных автоматов.

– Мальчики, где у вас тут мусор на улице? – спросила она вместо нужного “Где выход?” И правильно сделала: мальчики не удивились, не испугались. Они показали дверь, ведущую из их кондиционированного рая в жаркое апрельское небо. Вика выскочила наружу. Мусорные баки действительно возвышались здесь на аккуратном бетонном пьедестале и гордо несли на себе фирменные цвета “Грунда” – серебристый и черный. “Вечно я болтаюсь по помойкам”, – мимоходом подумала Вика, пересекла хоздвор и выбежала на волю через автомобильные ворота. Времени у нее было в обрез: Вова, конечно, сейчас у Смоковника и наводит о ней справки. Ах, если б они в самом деле поверили, что она бандитская Мата Хари! Хотя бы ненадолго!

Как воздух, нужен ей был сейчас Пролежнев. Вика добежала до скверика, еще утром намеченного ею для связи со следователем, и плюхнулась на самую никудышнюю скамейку. Скамейка стояла в мерзлой тени захудалого магазинчика. Урна рядом была перевернута, над ней вилось несколько тусклых, не вполне проснувшихся прошлогодних мух. Малоприятное местечко, зато вряд ли кто захочет подсесть. Вика достала из сумочки сотовый телефон, отдышалась и набрала номер, который списала с телевизора. Ей снова ответил женский голос, не такой, правда, противный, как в субботу. Вика заявила, что срочно, сию же минуту, должна говорить с Пролежневым – и ни с кем иным! – по делу Малиновского. Женский голос стих, и после длинной и шершавой телефонной паузы в Викином ухе раздалось:

– Пролежнев слушает.

– Вас беспокоят из корпорации “Грунд”, – сказала Вика так значительно, как только могла. – Имеется серьезный материал по Малиновскому. Это видеозапись. Хотелось бы, чтобы вы ее просмотрели.

– Ваши условия?

Вика удивилась:

– Условия? Никаких пока. Только приезжайте побыстрее! Они еще не догадываются об этой записи, но уже всполошились… Нет, это долго рассказывать! Быстрее, умоляю!

– Хорошо, я приеду, – согласился невидимый Пролежнев. – К кому мне обратиться в “Грунде”?

– Только не в “Грунде”! – испугалась Вика. – Я недалеко от офиса, в скверике, где памятник дедушке Крылову. Знаете такой? Сижу на скамейке за магазином “Хай лайт”. Это секонд-хэнд”, желтенький в полоску.

– Как я вас узнаю? – спросил Пролежнев, и по его голосу Вика догадалась, что дедушка Крылов и секонд-хэнд сильно уронили ее в глазах знаменитого следователя. Она подробно описала ему свое черное пальто, сапоги за колено и мышастый цвет волос.

– Ждите!

Несмотря на то, что Вика указала Пролежневу скамейку как место встречи, она уже не могла тут усидеть. Она стала сначала прохаживаться вдоль замызганной стены секонд-хэнда, а затем и вовсе добрела до памятника дедушке Крылову. Этот монумент был возведен несколько лет назад к какой-то дате, кажется, к юбилею Пушкина. Скульптор сварил и склепал дедушку из железного лома (основой стал небольшой котел, списанный с завода “Резинщик” и преображенный теперь в туловище баснописца). На одном плече изваяния сидела железная, похожая на собаку ворона с куском жести вместо сыра в зубах, а на другом плече – железная лисица, похожая на ту же собаку, что и ворона, только гораздо меньших размеров. Вика нетерпеливо бродила вокруг Крылова и даже машинально трогала рукой его котловидное брюхо, испещренное вороными шрамами сварных швов. Брюхо было горячим от весеннего солнца. Пролежнев все не шел. Когда лет через сто он появился под голыми тополями скверика, Вика издали узнала его по черным бровям и кинулась навстречу.

– Скорее! – закричала она голосом жнущей в ледяных волнах пассажирки “Титаника”. Пролежнев вежливо назвался Григорием Федоровичем и усадил Вику в свою неновую “Волгу”. В машине было пыльно и скудновато, но “Волга” все же приличнее кишечно-желтого “Москвича”. Вика немного успокоилась.