С этими словами она далеко отпихнула Юрия Петровича. Ее красивая сухощавая нога вдруг вынырнула из-под голубых португальских тряпочек и легла на барьер. На другой ноге она стала подпрыгивать, пытаясь перевалиться туда, где сидели товарищи киллера. Торчащая поверх барьера прекрасная нога привлекла всеобщее шумное внимание.
– Вход сюда немного левее. Проходите! – подсказал кто-то заботливый из-за барьера.
– Не хочу левее, – капризно ответила Вика. – Я ведь вижу, что стульчик совсем рядом. Юрашка, помоги!
Растерянный Юрий Петрович засуетился вокруг Вики. Он силился не столько перебросить ее через барьер, сколько прикрыть голубыми лоскутками не подходящие для обзора, по его мнению, части Викиного тела. Этим он вызвал дружный мужской смех.
– Да перебросьте сюда девку побыстрее, и все дела, – посоветовал кто-то. – А то вон вышибалы уже косятся. Еще вышвырнут ее к чертовой матери.
Вышибалы всегда вызывали у Гузынина панический ужас. У него затряслись губы, и он возопил:
– Товарищи! Ребята! Да помогите же! Поддержите ее хотя бы за руку!
Самым душевным из троих негодяев оказался человек-шкаф. Да и сидел он ближе всех. Шкаф встал, выказав свой громадный рост. Он очень походил на снежного человека. Одной рукой подхватил он Вику и посадил на облюбованный ею стульчик.
– Thanks, – промурлыкала она.
В это время и Юрий Петрович стал хвататься за барьер, готовясь перебросить себя поближе к Вике.
– Вход левее, – снова посоветовали из-за столиков. Гузынин собрался было пройти указанным путем, но человек-шкаф внезапно сграбастал и его.
– Давай, отец! – ласково сказал богатырь.
Что-то затрещало в неоновом костюме доцента, зато через мгновение он сидел уже рядом с Викой (нашелся стульчик и для него) и заправлял в брюки выбившуюся рубашку.
– Юрашка! – вскрикнула Вика и обвила его шею голыми руками. Ногу, которая до того красовалась на барьере, она водрузила теперь Гузынину на колени.
– Что вы себе позволяете? – зашипел он ей в шею, прерывисто дыша. – Это ни в какие ворота не лезет!
– Лезет, – ответила неумолимая Вика. она собралась вести себя эротично. Ей лучше всего было сейчас сластолюбиво ерошить шевелюру Юрия Петровича, но волос у того не было ни единого. Поэтому пришлось теребить кончик его носа и сладко шептать на ухо:
-Угомонитесь! Ей-богу, все испортите! Если подыграть мне вы не способны, то хоть сидите смирно. Даже вздремнуть можете. Поймите, мы должны усыпить бдительность этих троих и внушить им, что мы подвыпившая пара и заняты исключительно друг другом. А сами будем за ними наблюдать. Так что прекратите отбиваться. Как мужчина вы меня интересуете не более, чем прошлогодний снег.
С этими словами она еще жарче обняла Юрия Петровича, положила голову ему на плечо и смежила длинные ресницы. Она уже заметила, что к столику трех богатырей пробирается стройный молодой человек с аккуратной прической. Опытным глазом она сразу определила, что это не лихой браток и не гуляка из золотой молодежи, вроде Максимки Рычкова. Стать, ясный взор и здоровая, ровная нежность кожи молодого человека внятно говорили Вике, что перед нею свой брат, клерк из хорошей фирмы. Этакий слегка разбавленный вариант Кирилла Смоковника. Аккуратный молодой человек уселся рядом с остроносым брюнетом и засиял приветливостью.
– Чего лыбишься? – невежливо спросил Шура Балаганов. – Твой-то что решил?
– Наши дела закончены, – сказало подобие Смоковника брюнету. Брюнет из этих троих, очевидно, был главным. Он молчал. Зато заговорил человек-шкаф:
– Так не пойдет. Духу надо еще пять штук.
Причесанный молодой человек пожал плечами. Наконец открыл рот и брюнет. Говорил он довольно сиплым тенором:
– Нехорошо! Вы обещали добавить.
Молодой человек снова показал множество одинаково ровных и длинных зубов:
– Дела закончены. За что надбавка? Уймите своего Духа: доплата предполагалась за особый риск. Но разве таковой риск был? Ни малейшего. Более того, подвернулась какая-то дура в шляпе. Следствие роет в основном эту версию – у нас есть эксклюзивная информация. Щупают еще Приходько с Комковского мясокомбината – того, что не сдал Малиновскому акции. Обе версии мимо! И ваш Дух может либо ехать себе на все четыре стороны, либо торговать мороженым на главной улице – никому он не нужен. Он вне подозрений. Он – тот неуловимый Джо, которого никто не ищет. Пусть успокоится!
– А шеф твой спокоен? Ночью в кроватку не писает? – снова встрял Балаганов.
– Тихо, Стасик, – осадил его брюнет и повернулся к причесанному юноше. – Ты так своему дяде скажи. Духу мало. Еще пять штук! Дядя должен понимать, что это серьезно. Пусть подумает.
Улыбчивый молодой человек медленно покачал головой. Его твердый трезвый взгляд унесся далеко в мерцающую тьму зала.