1 сентября Глафира Лукинична получила от мужа телеграмму:
Она собрала детей: Всеволода, Нину (Зои в Хабаровске уже не было, она раньше уехала к матери в Ленинград), нянечка Анастасия Черноземцева — маленького Василина и Ваиру; и 7 сентября все отправились в Москву.
Василий Константинович жил в гостинице «Метрополь». Встретил семью мрачным. С порога сказал Глафире: «Теперь я никто. Не при делах. Отправлен в резерв… До особого распоряжения».
Потом он рассказывал жене, как его здесь в Кремле, потом в Наркомате обороны, его, Маршала Советского Союза, «раздевали, как капусту».
Сначала состоялось заседание Политбюро ЦК, тон на нем задавал нарком Ворошилов, постоянно нападая на Блюхера. Другие тоже старались брызнуть грязной клеветой. От предоставленного слова Василий Константинович отказался. Было уже ни к чему оправдываться. И унизительно…
В кремлевском кабинете, где проходило заседание Политбюро, на стене висела карта. Сталин, показывая на намеченное строительство железной дороги стратегического назначения в Приморье, спросил, согласен ли он, Блюхер, с этим? «Не согласен», — ответил Василий Константинович и показал, где, по его мнению, должна быть проложена дорога. Главный Хозяин жестом подозвал Поскребышева и сказал, чтобы тот внес поправку в план строительства дороги, где указал товарищ Блюхер.
— А протоколы Политбюро вы получаете? — вдруг спросил Сталин Василия Константиновича.
— Нет, протоколов заседаний Политбюро ЦК Блюхер давно уже не получал.
31 августа проходило заседание Главного военного совета РККА. Блюхер выступил на нем с многочасовым докладом, в котором доказывал, что войска на Дальнем Востоке хорошо подготовлены и во всех отношениях боеспособны.
Затем началось развенчание доклада. Все заседание было посвящено разносу командующего ДКфронта. Блюхер тяжело переносил это. И когда Ворошилов сказал в заключение, что в Главном военном совете есть мнение расформировать Дальневосточный фронт на две отдельные армии, Василий Константинович не выдержал, выкрикнул: «Войска фронта показали на Хасане себя с положительной стороны…» Нарком оборвал его: «Ты, Василий Константинович, снимаешься с должности командующего фронтом как не справившийся с его руководством…»
«По приезде тогда с военного совета в гостиницу, — признался Василий Константинович Глафире, — меня от самоубийства удержало только то, что ты с детьми была в дороге, — что будет с вами? Как вас оставить?»
Блюхер, пожалуй, сказал жене только половину правды. Он не последовал примеру Гамарника, не застрелился, чтобы не принести страдания жене и детям. А вторая половина правды заключалась в том, что Василий Константинович все еще верил Главному Хозяину: в последний момент Сталин простит его. Теплилась надежда, что ему найдут в Наркомате обороны какую-то невысокую должность.
После заседания Главного военного совета Блюхер несколько раз ездил в наркомат. Е.А. Щаденко, заместитель наркома обороны, начальник Управления по командному и начальствующему составу РККА, сказал ему: «Вы, Василий Константинович, выведены в резерв до особого распоряжения». В наркомате Блюхера встречали кто доброжелательно, кто сочувствуя, но бывало и так, когда некоторые вчерашние хорошие друзья руку для приветствия подавали пугливо, озираясь по сторонам. В таких случаях Блюхер своей руки не подавал.
В кулуарах Наркомата обороны только и говорили о Хасанских событиях, о решениях Главного военного совета, о Блюхере. «Командующий фронтом маршал Блюхер вел себя на Хасане весьма странно. Зачем он 24 июля направил на сопку Заозерную комиссию, которая подвергла сомнению законность действий наших пограничников? Лучше бы вместо этого принял меры для их поддержки полевыми войсками». «А вот это как вам: в разгар событий, оказывается, комфронта вообще исчез из поля зрения подчиненных…».