Порученцы, как могли, отвлекали его от тяжких дум: завалили стол газетами — будет читать их, на время забудется; предлагали сыграть в карты…
В карты играть маршал отказывался, а газеты изредка просматривал. Их страницы пестрели информацией о единодушном одобрении рабочими, колхозниками, интеллигенцией справедливого суда над двурушниками, предателями Страны Советов. Среди одобрявших были артисты Художественного театра Леонид Леонидов и Николай Хмелев, братья-академики Сергей и Николай Вавиловы, писатели Александр Фадеев, Александр Серафимович, Всеволод Вишневский, Алексей Толстой…
Под рукой Блюхера оказался «Московский рабочий» за 6 июня 1937 года с выступлением на целую полосу первого секретаря Мосгоркома партии Н.С. Хрущева на Московской областной конференции. Он поливал грязью троцкистского предателя, изменника Родины, врага народа Гамарника, который был членом городского комитета ВКП(б). «Это наша вина, мы проглядели, — негодовал Никита Сергеевич. — В результате этот подло маскировавшийся враг попал в состав ГК».
Следующим был номер «Правды». Взгляд упал на стихотворение. Его автор — великий акын Казахстана Джамбул Джабаев. Имя народного казахского певца широко было известно в стране. Его стихи прославляли социализм, братскую дружбу народов, ВКП(б), Сталина, других вождей партии и правительства. Вот, например, строчки из его оды о сталинской Конституции — Основного закона СССР: «…Закон, по которому солнце восходит, Закон, по которому степь плодородит, Закон, по которому все мы равны в созвездии братских народов страны!».
Помещенное в «Правде» стихотворение, на которое упал взгляд маршала, называлось: «Уничтожить!».
Василий Константинович начал читать:
Маршал отбросил газету в сторону.
Блюхер вернулся в Хабаровск с суда над Тухачевским и другими его товарищами по «военному цеху» с тяжелым камнем на сердце. Не только терзала совесть. Саднила боль за случившееся и вообще за все, что происходило и происходит в стране в этом году.
А ведь вступали в 1937-й с верой в прекрасное будущее. Ничто не предвещало недоброго.
Встретили Новый год, вспоминала Глафира Лукинична, весело. Для малышей и старших детей устроили новогоднюю елку дома. Собралось много ребятишек — нарядных, восторженных, с радостным блеском в глазах. Накрыли стол, всем были приготовлены подарки.
Василий Константинович приехал домой «перекусить», поел, устроившись на углу стола, и снова собрался в штаб. Вокруг был веселый детский гвалт. Уходя, уже у двери, он спросил у маленькой девочки, знает ли она стихи и песни. Девчушка потянула его за руку, усадила на диван, сама пристроилась рядом и, не спуская глаз с Василия Константиновича, стала читать один стишок за другим. Василий Константинович терпеливо, не прерывая, слушал ребенка, хоть и спешил…
В Доме Красной Армии был праздничный концерт, затем бал-маскарад. Играл духовой оркестр. Блюхер танцевал с женщиной в маске, что не очень понравилось Глафире, назло мужу пошла танцевать с кем-то из ярких мужчин и она — это не понравилось Василию Константиновичу. Потом разобрались, самим были смешны эти маленькие обиды.
Но начало 37-го года обмануло ожидания…
С первых его месяцев произошли события, потрясшие страну.
Январь. Громкий процесс по делу так называемого «параллельного антисоветского троцкистского центра», в который входили Пятаков, Радек, Серебряков, Сокольников, Муралов. Общество волновалось, людей охватили тревога и страх перед «замаскированными террористами». Суд был скорым и суровым: «изменники Родины» понесли заслуженную кару — расстрел…
Февраль. За пять дней до открытия февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) уходит из жизни пятидесятилетний «железный» нарком Серго Орджоникидзе.
Блюхер узнал от Дерибаса, что Орджоникидзе покончил жизнь самоубийством — застрелился. В официальном же сообщении о смерти говорилось, что он умер от разрыва сердца. Доктора Плетнев и Левин, которые составляли акт о смерти Орджоникидзе, вскоре были расстреляны. Они оказались в числе подсудимых по делу «правотроцкистско-бухаринского блока».