Измена генсека. Бегство из Европы

Анатолий Уткин Измена генсека. Бегство из Европы

Предисловие

Весь послевоенный период, так или иначе, окрашен Великой Победой, когда Советский Союз, после горестных первоначальных поражений, собрал в единый огромный кулак всю немыслимую силу народную и разгромил агрессора. В истории нашей страны не было более трагического испытания, чем война, начавшаяся 22 июня 1941 г. Задуманная как война на истребление, она поставила вопрос о нашем историческом выживании. Нацисты навязали Советскому Союзу войну на истребление. И получили ее.

Два обстоятельства спасли нашу страну и нас, в ней живущих. Первое – военная промышленность дала армии могучий меч. Второе, главное, – в час выбора между жизнью и спасением Родины наш солдат бестрепетно пожертвовал жизнью.

В трагический и решающий час Россия вывела на поля битв всех способных справиться с современной техникой. Их судьба была тяжелой, но они сохранили доблести отцов и прадедов: упорство, мужество, беспредельную жертвенность, фаталистическую небоязнь смерти. И добавили новые черты – владение техникой, самостоятельный расчет, ориентация в большом и малом мире.

Наша страна бросила все на дело национального выживания. Победа была добыта невероятными усилиями, огромными жертвами, мобилизацией всего лучшего в нашем народе. Наш народ заплатил за свою свободу огромную цену.

* * *

После войны три цели стояли перед новым Вашингтоном как перед самопровозглашенным новым центром мира: проблема самостоятельности большого и победоносного Советского Союза; создание плотины на пути левых сил в мире с сохранением базовых основ прежнего порядка; замена западноевропейского колониализма новой международной системой, базирующейся на Организации Объединенных Наций.

Трумэн подписал 11 мая 1945 г. приказ о прекращении поставок России товаров по ленд-лизу. Жестокое решение – даже вышедшие уже в море корабли были возвращены назад. Сталин назвал решение американского правительства «брутальным». Он сказал Гопкинсу, что Советский Союз – не Албания. Если окончание ленд-лиза «было замышлено как средство давления на русских с тем, чтобы ослабить их, то это было фундаментальной ошибкой». Если бы к русским «подошли откровенно и дружески, многое можно было бы сделать…Репрессии же в любой форме будут иметь обратный эффект».

В Восточной Европе, более чем в каком-либо другом регионе американцы усмотрели опасность того, что они назвали советским экспансионизмом. Между тем для непредубежденного наблюдателя было достаточно ясно, что именно «война окончательно и бесповоротно уничтожила традиционные восточноевропейские политические и экономические структуры, и ничто, что Советский Союз мог сделать, не в силах было изменить этого факта, ибо не Советский Союз, а лидеры «старого порядка» в Восточной Европе сделали этот коллапс неизбежным. Русские могли работать в новых структурных ограничениях самыми различными способами, но они не могли выйти за пределы новой реальности. Более осведомленные, чем кто-либо, относительно своей слабости в случае конфликта с Соединенными Штатами, русские пошли достаточно консервативным и осторожным путем повсюду, где могли найти местные некоммунистические группы, согласные на отказ от традиционной политики санитарного кордона и антибольшевизма. Они были готовы ограничить воинственных левых и правых, и, принимая во внимание политическую многоликость региона, они питали не больше, но и не меньше уважения к не рожденной еще функциональной демократии в Восточной Европе, чем американцы и англичане продемонстрировали в Италии, Греции или Бельгии. Ибо ни американцы, ни англичане, ни русские не желали позволить демократии возобладать где-либо в Европе за счет важнейших стратегических и экономических интересов… Русские не намеревались большевизировать в 1945 г. Восточную Европу, если – но только если – они могли найти альтернативу»[1].

Склонность советской стороны к компромиссу сказалась, прежде всего, в практике Единого фронта, в составе которого Россия фактически заставляла прислушивающиеся к ее мнению левые партии подчиняться вождям гораздо более широких коалиций, часто традиционным консервативным деятелям. Задачей Москвы в годы войны было не создание максимального числа социалистических стран, а предотвращение возвращения в власти в восточноевропейских столицах горячих приверженцев отсекновения России от Запада, приверженцев cordon sanitaire, сторонников замыкания России в Евразию.

Если бы это было не так, и Сталин стремился бы распространить социализм на всю Евразию, то он, как минимум, готовил бы соответствующие правительства для потенциальных кандидатов от Норвегии до Турции. Между тем все правительства с которыми он, в конечном счете, имел дело, образовывались независимо. Показателен пример Эдварда Бенеша. Не был «старой заготовкой» и Болеслав Берут, не говоря уже о послевоенных министрах венгерского, румынского, болгарского и прочих правительств.