Измена

— Как раз после той нашей встречи, когда я сообщил вам, что не намерен подписывать контракт с «Фабрикэйшнс». Я намекнул Сэму, что вы — первоклассный дизайнер, и, возможно, скоро будете подыскивать себе работу. — Он слегка замялся. — Простите, если это прозвучит покровительственно, но я отдавал должное вашей работе и хотел чем-нибудь помочь.

А она считала его негодяем, в то время как на самом деле была обязана ему своей нынешней работой!

— Я просто не знаю, что сказать. Просто ничего не приходит в голову. — Она почувствовала, что краснеет от стыда. — Я думаю, что должна, хоть и с опозданием, сказать вам «спасибо».

Он пожал плечами.

— Я ведь только позвонил — больше ничего. Все остальное вы сделали сами. Сэм никогда бы не нанял вас на работу, если б не был уверен в ваших талантах.

— Он никогда мне об этом не говорил, — сказала Энни.

— А зачем?

Глядя на него, Энни напомнила себе, что Мэт — опытный бизнесмен и ничего не делает просто так.

— А зачем вы теперь об этом говорите?

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Из совершенно эгоистичных побуждений, как мне кажется. — Он помрачнел. — Я больше года был лишен свободы. Толпа поносила меня, большинство моих друзей от меня отвернулись, а враги торжествовали. Я знал, что в преступлении я невиновен. Но, должно быть, повинен в чем-то другом — возможно, в каком-то недостатке обаяния, сердечности и доброты к другим людям. Возможно, я причинял какое-то зло, иначе откуда такая всеобщая ненависть?

Энни издала звук, будто пытаясь остановить его, но он все же продолжал:

— Я видел, что такая же неприязнь отражается и в ваших глазах — и для меня это было ударом, поскольку я помню время, когда я видел в них совсем другое. Так или иначе, я лишился вашего расположения, вашей привязанности. Несомненно, какие бы чувства вы ни испытывали по отношению ко мне, я их заслужил. И только ради своего утешения, как мне кажется, я хочу напомнить себе, что не все, что я сделал вам, было необдуманно или эгоистично, или жестоко. Был по крайней мере один жест великодушия.

За этими словами чувствовался такой накал душевной боли, что Энни чуть не расплакалась. Она вдруг со всей отчетливостью поняла, каково приходилось Мэтью Кэролайлу последние полтора года с тех пор, как убили его жену. Он, должно быть, прошел через все муки ада. Ей стало безумно стыдно. Она поняла, что все это время осуждала его, видела только то, что хотела увидеть. И все по одной дурацкой причине — она была уверена, что он остался недоволен тем, как она с ним обошлась, и просто мелко мстил ей.

По крайней мере в этом отношении она в нем не ошибалась.

Глядя прямо в его глубокие, горящие глаза, она произнесла:

— Я должна просить у вас прощения.

Он покачал головой:

— Нет, вовсе нет…

— Если бы я что-то могла сделать…

— Расслабьтесь, Энни. В настоящий момент для меня нет ничего более приятного, чем удовольствие просто посидеть в вашей компании.

Она улыбнулась. Уж такое удовольствие она может доставить ему с превеликой радостью.

Энни не заметила, в какой момент настрой этого вечера изменился. Она пропустила какой-то момент, когда ей нужно было встать и сказать: «Большое спасибо, но мне уже пора».

Именно эти слова. Почему она не сказала?

А позволила себе разомлеть от превосходного красного вина. Она чувствовала, как ее обволакивает тепло, идущее от камина, и наслаждалась душистым дымком горящих ореховых дров, отличным вином, деликатесной пищей и мягкой атмосферой душевного спокойствия, которой было проникнуто это место.

К тому времени, как подоспел шоколадный торт, они уже смеялись и слегка флиртовали друг с другом. Оба сошлись на том, что любят темный шоколад… что он просто божественный… что это одно из самых больших наслаждений в жизни… И вот он уже кормит ее последним кусочком восхитительного десерта с кончика своей вилки.

«Это безумие», — думала она, а он в это время поднялся из-за стола и взял ее за руку. Она прошла за ним в комнату, которая, по-видимому, раньше служила гостиной и куда мужчины удалялись после обеда, чтобы выкурить сигару, выпить стаканчик бренди и обсудить свои мужские дела. В комнате, освещенной лишь огнем еще одного камина, было сумрачно. Как в старых английских поместьях, в этом доме камин являлся непременным атрибутом каждой комнаты.

Он повел ее к длинному дивану, обитому мягкой блестящей кожей. Он сел вплотную к ней, правой рукой обняв ее за плечи. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Сердце гулко билось в ее груди, но сама она ощущала какое-то странное спокойствие и сосредоточенность, как будто все шло, как надо.

«Это вино», — подумала она. Сказывается ее непривычность к спиртному.

Ерунда! Она и стакана не выпила, никогда раньше с ней не происходило ничего подобного от такого количества вина.

Это не вино, это близость Мэтью. Он заворожил ее в Лондоне, и теперь повторялось то же самое. Его тело казалось таким знакомым, как будто они уже много лет были любовниками.