Изгнанник из Спарты

- Иди домой, женщина! - прорычал Эпидавр, и Аристон уловил в его голосе яростную дрожь. - А ты, Панкрат... Не думай, что тебе все позволено, раз твоя мать наставила рога дураку отцу, переспав с быком, медведем или еще с какой-нибудь зверюгой. Несмотря на твои мускулы, найдется управа и на тебя, верзила! Клянусь Зевсом, я...

- Боишься, что Ликотея заговорит, о Косматый? - расхохотался здоровяк. - Ты же выдаешь себя! Давай-давай, Лико, девочка моя, выкладывай всю правду, а я тебя защищу! Мужчина наш Эпидавр или нет?

Ликотея медленно, не спеша перевела взгляд с лица великана Панкрата на физиономию мужа. Она поглядела

на него холодно, задумчиво, и этот миг странным образом растянулся на целую вечность. Аристон увидел, что Косматый - так переводится имя Эпидавр побледнел. Это было заметно, даже несмотря на его бороду и нечесаные волосы, закрывавшие лицо. Когда женщина наконец заговорила, ее голос источал яд.

- Мужчина ли он? - спокойно и рассудительно произнесла она. - Нет. Пожалуй, нет. Во всяком случае, не совсем.

Эпидавр рванулся вперед и повалил жену на землю. Едва он принялся бить ее ногами, площадь огласилась громким мужским гоготом, затем послышался и резкий, пронзительный визг женщин.

"Так, должно быть, смеются Эринии", - подумал Аристон. И тут же замер, чуть дыша, в полном ужасе от своих слов.

"Простите меня, грозные сестры, - взмолился он. - Я хотел сказать Эвмениды".

Но - поздно. Он назвал Эринии их настоящим именем и, следовательно, навлек на себя их страшный гнев. Это знали все эллины. В столь страшную минуту, когда ему нужна поддержка всех богов, всех сверхъестественных существ, он взял и употребил запрещенное слово "Эринии", злые, вместо того чтобы назвать их Эвменидами, то есть благомыслящими, добрыми, и тем самым умилостивить злобных сестер.

"Дурак! - чуть не зарыдал он. - Достукался! Сам себе вырыл могилу".

Но тут опять в памяти всплыл насмешливый голос дяди

Ипполита.

- Сам посуди, племянник: неужели Эринии такие тупые, что не распознают обмана? Ты сколько угодно можешь величать их Эвменидами, но красивое имя не изменит их истинной сущности. В конце концов, они все равно затравят тебя, ибо так они поступают со всеми людьми на земле. На исходе своих дней ничто живое не избегнет встречи с ними, мой мальчик. Так что танцуй под Песнь Козлов, пока можешь, слушай напевы свирели на холмах. Увивай голову виноградными листьями и напивайся до беспамятства, стис

кивай в жарких объятиях прекрасных юношей и девушек! Ибо никто не избегнет Эриний, ни один человек.

Эпидавр все еще бил Ликотею. Аристон слышал, как его нога, обутая в сандалий, с глухим звуком врезалась в прикрытое хитоном женское тело.

"Почему его не остановят? - подумал Аристон. - Неужели им не понятно, что он ее убьет?"

Словно прочитав его мысли, девушка, стоявшая возле него на коленях, прошептала:

- Отец говорит, Лико - чужеземка, из Аттики. Поэтому ее здесь так ненавидят. Я... я пыталась с ней подружиться, но она не захотела. Она... она меня презирает. Сама не знаю почему...

- Потому что ты очень хорошенькая, Меланиппа, - сказал Аристон.

Девушка удивленно округлила глаза.

- Меня зовут по-другому, - возразила она.

- Теперь уже нет, - ответил Аристон. - Я прозвал тебя так. Меланиппа, маленькая черная кобылка, самое очаровательное существо, созданное богами.

"Свинья! - мысленно обругал он сам себя. - Свинья, козел и еще кто-нибудь похуже! Прибегать к таким подлым, низким средствам - и все ради того, чтобы убежать?! Но ведь тут дело такое: либо ее невинность, либо моя жизнь! Что, по-вашему, важнее, о бессмертные боги?"

- Меня зовут Фрина, - чопорно заявила она. - И мне не нравится имя, которое ты мне дал, пленник. На кобылицах ездят мужчины. А я посвящена Артемиде, и ни один мужчина не дерзнет...

Девушка вдруг хлопнула себя по щекам, да так сильно, что это было слышно даже несмотря на звериный рев, которым периэки приветствовали Эпидавра, безжалостно лупцевавшего жену.

- О прости меня, божественный пленник! - прошептала она. - Я не знаю, что на меня нашло. Я никогда прежде не думала о таких пакостах. А теперь...

Аристон улыбнулся фрине. Он сделал это осторожно, не спеша. И улыбался долго-долго, пока не заболели губы. Впервые в жизни он намеренно воспользовался своей кра

сотой. Обычно Аристон о ней совсем не задумывался. Не далее как неделю назад Ипполит сокрушался о своем уродстве - кажется, над ним насмеялся какой-то юноша, вообще-то, и женщины, и мальчики всегда издевались над толстопузым Ипполитом, которому не везло в любви, - и Аристона тогда порядком позабавили дядюшкины завистливые причитания: Ипполит молил богов даровать ему красоту Аристона хотя бы на одну ночь. Но дядя мигом заставил его

умолкнуть.

- Не смейся, щенок, зачатый в лощине! - воскликнул он. - В этом щекотливом виде спорта ты дашь мне сто очков вперед. Красота твоя столь необычайна, что ее можно назвать божественной. И действительно, никто не в состоянии доказать, что божественный Дионис не твой отец. Так ведь утверждает моя сестрица...

Аристон тогда улыбнулся дяде.

- А боги существуют? - спросил он.