Изгнание Раи

Богдан поддерживал ее – деньгами, морально, порой требовалась какая-то физическая помощь по дому… Делал пару раз предложение руки и сердца, Варвара отказывала. Некогда и незачем, мол. Мама Богдана о Варваре знала и терпеть ее не могла, просила Богдана хорошенько подумать, прежде чем совершать серьезные поступки, поскольку брак – это дети, а у Варвары, возможно, плохая наследственность, как утверждала мама. И еще мама считала, что Варвара не любит Богдана. Просто использует его, поскольку других согласных на помощь ей нет. «Ты знаешь, если любишь, то можно на многое глаза закрыть, многое преодолеть, но она тебя не любит. Ты ей удобен в таком вот формате отношений! И она хорошая девушка, она честно несет свой крест… А ты ей просто помогаешь нести его».

Брат умер внезапно.

Богдан всей душой сочувствовал Варваре, но и испытывал определенные надежды в отношении этой девушки, красивой и сильной. И верной своему слову. То есть очень незаурядной… Он сделал ей очередное предложение, не особо думая о какой-то там наследственности, но тут случилось неожиданное. Варвара заявила, что отныне ее не интересует все мирское и теперь ей самое время отправиться в монастырь. Спасибо тебе, Богдан, ты поддержал меня в трудные времена, но у меня иные задачи…

И Варвара уехала, далеко, в один из монастырей на юге страны. Получается, мама была права, чувствуя, что эта история – вовсе не про любовь, а про помощь. (Кстати, именно после Варвары Богдан увлекся Людочкой, ибо та – настоящая махровая эгоистка, полная противоположность Варвары, разворот на 180 градусов, ни намека на жертвенность.)

Так вот, Варвара тоже иногда, полушутя, говорила, что Богдан – маменькин сынок. Не в упрек ему, а скорее оправдывая свое нежелание вступать с ним в серьезные отношения… «У тебя, Богдаша, мама, а у меня – брат… Наши сердца уже не свободны!»

Если же углубиться совсем уж в прошлое, то до всех этих Варвар и Людочек была Маша. Именно она, первая, и назвала Богдана маменькиным сынком.

Богдан в своих воспоминаниях о прошлом дошел до Маши уже к вечеру. Сидел дома, перед большим стационарным монитором, просматривал последние новости и вдруг вспомнил о своей первой любви – Маше Гречихиной. Сто лет не вспоминал, и вот…

«А Маша, наверное, где-то здесь, рядом. Наверняка зарегистрирована в какой-то из социальных сетей. Я просто не пробовал искать ее…»

Богдан набрал в поисковой строке – Мария Гречихина. Занес палец над клавишей «энтер», уже готовый нажать на нее, уже готовый к тому, что вот сейчас, после того как будет нажата клавиша, на него посыплются результаты этого поиска, и он начнет просматривать их, перебирать и, возможно, в какой-то момент на экране появится Машино лицо и он увидит ее спустя столько лет. Увидит ту, которую когда-то любил больше жизни. И прошлое обрушится на его голову… И он вновь почувствует себя виноватым перед ней.

И испытает к маме недобрые чувства. Ведь и правда, это мама тогда всерьез постаралась, разрушила отношения Богдана и Маши.

Получается, Богдан не вспоминал Машу именно потому, что ему тогда бы пришлось вновь задуматься о роли его мамы в тех отношениях. Богдан не думал о Маше столько лет, потому что ему не хотелось думать плохо о маме.

И он и есть самый настоящий маменькин сынок.

«Получается, Рая, почти не зная меня, поставила мне верный диагноз. Сразу увидела мою проблему. Это и есть моя тайна!»

Богдан вскочил, стул на крутящихся ножках отлетел в сторону. «Рая сказала, что не придет больше на кладбище, не видит в том смысла. И похоже, это правда. А номер ее телефона я выкинул в урну, в том парке. Я ее больше не увижу никогда. Где ее искать, как?»

Он кинул взгляд на настенные часы – кажется, еще не поздно?

Выскочил из дома, сел в машину, направил ее к парку. Там бросил на стоянке, побежал по аллее. Фонари, музыка, влюбленные парочками… Богдан кружил по лесенкам, спускам и мостикам старого парка, пока наконец не спустился к набережной. Побежал вдоль гранитных перил, ища ту самую иву, ту самую скамейку. Кажется, нашел! Она вон там, да, точно…

Подбегая, он увидел двух работников в оранжевой униформе. Они как раз собирали мешки с мусором.

– Стойте! Не трогайте. Отдайте мне, я сегодня там кое-что оставил, пожалуйста.

Богдан выхватил у них прямо из рук пластиковый черный пакет с мусором, только что вытащенный из урны, и принялся копаться в нем. Хорошо, что рядом светил фонарь.

Фантики, обертки от мороженого, кукурузные огрызки, опять обертки от мороженого… Комок белой бумаги. Богдан развернул комок – это оказалась салфетка и на ней – цифры. Та самая!

– Спасибо, братцы. Нашел что надо.

На радостях Богдан сунул работникам весьма немаленькие денежные купюры и побежал назад, к выходу. Остановился, сел на очередной скамейке, попавшейся ему на пути. То и дело заглядывая в бумажку, набрал номер. Нажал на «звонок». Гудки.

– Алло? – отозвался женский голос.

– Рая?

– Да, я. А кто это?

– Не узнаешь меня? – спросил он.

Пауза. Потом Рая произнесла насмешливо:

– А разве мы уже на «ты», Богдан?

– Почему нет. Столько времени знакомы. Уже пора на «ты».