Изгнание поэта

- Но это искусство, - сказал Меценат. - <Науку> будут читать потомки.

- Я не хочу спорить с вами. Вы спорщик, вы сильнее меня в умении дискутировать. Я приказал сослать Овидия. Я приказал отправить его в Томы. Это Понт Эвксинский, это море и то же солнце, что и в Риме, только чуть похолоднее. Пусть он остынет там. И если он так хорош, этот Овидий, то жители Том сделают в его честь мраморный бюст; право, я не буду возражать против этого.

- Император, сослав великого поэта, вы навлечете на себя толки.

Он бил в больное место, и он попал в больное место.

- Я не боюсь толков, - ответил император тихо. - <Толки>! <Толки> это бессильные заговоры старых аристократов, которые забыли, в какой руке держать меч! <Толки> - это колкости юных поэтов, которых я кормлю! Когда меня кусают мухи, я должен бить их. А я сдуваю! <Толки>! Они исчезают, эти ваши толки, как только начинают бить! И появляются вновь, когда сдувают! А я не буду бить! Я буду сдувать! Пусть толки - умные историки смогут извлечь из них пользу в назидание потомству!

Август оборвал себя. Он сердито посмотрел на Мецената и заметил, что тот сейчас не улыбался обычной своей улыбкой, а напряженно слушал.

<Слушать/>злые слова так, как слушает Меценат, может только умный человек и только друг, - подумал Август. - Он друг мне, но он Меценат, а я Август. Он ближе к поэтам, я к богам>.

- Если бы Овидий писал для вас или для меня, - уже спокойно продолжал император, взяв Мецената под руку, - если бы он писал для нашего с вами отдыха, только для нашего, повторяю я, тогда я подарил бы ему хорошую египетскую живопись, потому что слог его отточен и рифмы интересны, хотя и несколько грубоваты. Я могу подтрунивать над богами в вашем присутствии. Но будь здесь третий, я бы падал ниц перед великими, потому что когда нет веры, тогда начинается безверие, а безверие - это кровь!

По тому, как Меценат посмотрел на него, император понял, что ссылку Овидия он выиграл. Ведь важно не само деяние, а оправдание его.

- Вы разрешите дать Овидию мою фрегату? - спросил Меценат.

- Да, конечно, - устало ответил император, - только сделайте это умно, чтобы не говорили о нашей с вами размолвке. Ссориться из-за поэта с императором можно. Но ссориться из-за истины, которая на стороне императора, неразумно.

О ссылке Овидия не было толков. Меценат позаботился об этом. Когда фрегат вернулся из Том, Меценату сказали, что поэт поселился на самом берегу, в маленькой лачуге с одним окном. Меценат отправился в свой загородный дом и там запил, запершись от всех.

...Через неделю Август принимал Мецената по вопросам оформления дворцов скульптурами. Меценат явился к императору оплывший, с мутными глазами и заросшим подбородком.

- Когда Овидию можно будет вернуться? - спросил он императора, глядя в пол.

- Как только он изменится, - ответил Август, - поэты, даже седовласые, - все равно юноши. А юноши меняются, в этом их прелесть. Вы знаете это так же хорошо, как и я.

- Лучше.

- Что? - не понял Август.

- Лучше, чем вы, - ответил Меценат.

Август долго смотрел на Мецената, а потом сказал, будто не слышал слов своего помощника:

- Даже если он даст слово измениться, я не смогу поверить ему: у поэта нет слова. У поэта есть литера. Написанная на бумаге или высеченная на мраморе, литера поэта бессмертна. Я смогу поверить только написанному слову, - медленно заключил Август, - то есть литере, которая станет служить моему делу...

...Человек, приплывший в Томы от Мецената, ждал Овидия во дворе его дома. Палило солнце, над заливом кричали чайки - жадно и зло, в сухой земле, растрескавшейся под солнцем, прятались кузнечики.

Овидий пришел только к вечеру. Под мышкой он нес кожаную сумку с рыбой. Нос его шелушился, волосы выгорели на солнце и стали у висков рыжими, как у перса.

- Я привез послание от Мецената, - сказал человек, поздоровавшись. Он просил тебя написать что-нибудь веселое и уважительное, посвященное императору.

- Он так и сказал? - спросил Овидий, ставя сумку с рыбой на землю. <Посвященное>?

- Именно так он и сказал.

- А что еще он просил передать мне?

- Он просил передать вот что: <Трудно/>, но трудно и мне. И ему самому тоже трудно, потому что нелегко быть богом. У богов есть все права, кроме одного: они не могут ошибаться. Если ребенок не хочет, его заставляют. Я не могу заставить тебя, я могу только просить: создай то, что тебе подскажет трезвый рассудок, - и улицы Рима ждут тебя. Отдай долг и вернись>.

Слушая человека, читавшего наизусть послание Мецената, Овидий доставал из сумки рыб и нанизывал их на тонкую бечевку, чтобы провялить на солнце. Он долго обдумывал услышанное, а потом сказал:

- Передай Меценату, что я отдаю долги только тем, кому должен. И еще обязательно скажи ему, что мне понравилось ловить рыбу. Скажи ему, только не переври, что любовь не дает времени думать, а рыбная ловля думать заставляет.

Человек спросил:

- Это все?

- Все.

- Ну, эти-то слова можно и записать. В них нет ничего такого, что касается всех.

- Ну запиши, - усмехнулся Овидий, - хотя эти слова касаются всех.

Когда посланец Мецената отплыл, Овидий вошел к себе в комнату и лег на кровать, спрятав лицо в подушки. А потом он записал в маленькой тетради: <Самое/>для голодного - не глотать слюну при виде жареного мяса, даже если оно в руках друга. Самое главное - всегда отдавать долги. Самое легкое - отдать долг, если его и не делал>.

Овидий сидел над тетрадью до вечера. Последней была фраза: <И/>ты чувствуешь, что отдать долг надо, хоть и не брал его, - отдай и забудь!> Потом он вписал перед словом <отдай> частицу <не>. А потом зачеркнул всю фразу и пошел спать, потому что с солнцем он хотел уйти в море рыбачить.

Мраморного бюста в честь Овидия жители Томы не воздвигли. Они просто переименовали свой город в Овидиополь. Он стоит на берегу Днестровского лимана, напротив Аккермана. Здесь ловят рыбу курчавые черно-рыжие люди, которые любят стихи и солнце.