Изгнание из ада

Однажды утром деду стало не по себе, хотя он еще и четырех чашек кофе не выпил, — что это, кровообращение или, чего доброго, сердце? Он занервничал, прервал обход кофеен и поспешил к врачу. Поскольку же он донельзя гордился, что в свои годы еще «легок на ногу», ему и в такой ситуации в голову не пришло брать такси. Весь в поту, на грани коллапса, он добрался до домашнего врача, сел на стул в приемной и уже через две минуты «прождал целую вечность». И когда прозвучало «следующий, пожалуйста», вскочил, оттолкнул женщину, которая была на очереди, якобы со словами «Вы лучше меня умеете ждать!», что, разумеется, не подлежало сомнению. Однако скандал в приемной вспыхнуть не успел — дед рухнул как подкошенный, увлекая за собой пациентку, которую только что оттолкнул. После скрупулезного обследования выяснилось: у деда ничего нет. Но это оказалась какая-то особенно злокачественная, хроническая форма Ничего: оно накрепко засело у деда в голове, ведь перед его глазами вдруг не осталось больше ничего, кроме этого Ничего. И с обычной своей прытью и нетерпением, как всегда «легкий на ногу», он непомерно быстро устремился ему навстречу, не в силах изменить направление. Будущее как черная дыра… будущее — его внук! Вспомнив, что надо было забрать Виктора из школы, он вскочил с кушетки, поспешил — опять же не на такси, а пешком — в школу, где Виктор, неподвижный, покорный, уже пять часов сидел на каменном пороге школьного крыльца. Наконец-то дедушка пришел, как раз вовремя, чтобы отвести его к маме, перед самым окончанием ее смены.

Слава Богу, ничего не случилось.

— Что значит, ничего не случилось? Ребенок несколько часов сидел на улице! — Мама.

— Мало ли что бывает. Отец — старый человек. — Отец.

— По-твоему, старый человек? А по-моему, старый дурак! В его возрасте не бросают на пол незнакомых женщин и не кидаются на них! — Бабушка.

— Да это ж было беспамятство! — Дед.

— Знаю я твое беспамятство! По-твоему, это синоним омнипотенции! — Бабушка.

— Ребенок! Мы говорим о ребенке! — Мама.

— Мы говорим обо мне. Я старый человек!

Ясно, что дальше так продолжаться не могло. Тогда-то и возникла идея насчет интерната. Но сперва вышла отсрочка, ненадолго, — благодаря «бабуле Кукленыш», маминой маме. Однажды в воскресенье раздался звонок в дверь.

— Виктор, пойди посмотри, кто там и, если это незнакомый тебе господин, скажи, что меня нет дома.

Виктор открыл, за дверью стояли бабуля, чужой дядька и четыре чемодана, из них два фибровых, перевязанных шпагатом, чтоб не лопнули.

— Кукленыш! Вот и я! — воскликнула бабуля, а Виктор не знал, как быть, из-за чужого дядьки, которого не знал; бабуля между тем прошла мимо него в переднюю, велела дядьке занести чемоданы, тогда, мол, он и деньги получит, крикнула: — Зайка! Это я! — и обняла совершенно остолбеневшую маму.

Таксисту, который привез бабулю с вокзала и занес чемоданы в квартиру, вручили вознаграждение — сложная процедура, потому что мама не хотела «разбивать» стошиллинговую купюру, а потому вывалила из кошелька все свои монеты, разложила их по порядку и пересчитала, стараясь сочетать быстроту с педантичной тщательностью, денег хватило, впритык, без чаевых, пришлось обшарить другую сумку и карманы пальто, где нашлось еще две монетки; жуткое крохоборство, Виктор сгорал со стыда. Попутно, в присутствии этого дядьки, который уже явно терял терпение, она озабоченно спрашивала у бабули, что все это значит, не может ли она объяснить. Бабуля, как бы и не замечая неловкостей и лихорадочного возбуждения, безмятежно спросила у Виктора, рад ли Кукленыш, что она в Вене.

Эта бабушка никогда не называла Виктора по имени. Когда он родился, она почла своим долгом участвовать в выборе имени и предложила назвать его Фридрихом. Мужчина, по ее мнению, должен носить классическое мужское имя, внушающее уважение, а не новомодное, у которого вдобавок дурацкое уменьшительное, не поймешь, кому оно принадлежит — мальчику или девочке. Она ратовала за Фридриха или Эммериха, даже Родериха предлагала. Виктору рассказывал об этом отец («Все ее предложения кончались на „-их“, по-моему, она просто одержимая, каждый мужик для нее — венец творения!»).

Бабуля жила в Верхней Австрии, в Амерлинге, округ Рид, на границе с Баварией. Там она, известная всем как Веселая Вдова, держала лавку, мелочной магазинчик, и в ту пору, когда о супермаркетах в каждой деревне еще и речи не было, торговля шла хорошо, во всяком случае, бабуля могла достаточно регулярно помогать деньгами дочери, которая одна воспитывала ребенка, — раз уж, по причине пространственной удаленности, не имела возможности исполнять классические обязанности бабушки. Муж ее, Генрих, дед Виктора, был в Амерлинге бургомистром, пока социалистическая партия не попала под запрет. Вскоре после начала войны его призвали в вермахт, и в результате он оказался в той самой роте смертников, которую истребили под Ельней, в России.