Издалека и вблизи

Среди Вязовки красовался кабак с мелочной лавочкой, откуда крестьяне брали соль, деготь и другие товары, платя за них почти вдвое дороже против городского, особенно в осеннее время. Целовальник знал все статьи нового положения, на основании которых, как он уверял, производил с крестьян взыски за долги не деньгами, а натурой, и притом без всяких формальных судов, по мнению самих крестьян отнимавших только время.

На барском дворе во флигеле, состоявшем из четырех небольших комнат, помещался арендатор с семейством. Он был из дворовых и управлял когда-то имением своего барина, но с объявлением воли приписался к мещанам и стал заниматься арендой. В последнее время он пришел к убеждению, что сельским хозяйством заниматься не стоит: «Урожаи стали плохие, земли вздорожали, с рабочими никак не сообразишь. То ли дело, – рассуждал он, – состоять на коронной службе: всегда сух, тепел; накупил акций железных дорог или билетов внутреннего займа – и покуривай сигару; а там, глядь, билеты поднялись в цене или выигрыш тысяч в десять…»

Рядом с заросшим травою барским домом стояла русская изба с резным крыльцом, выстроенная на случай приезда барина; над ее крышей возвышалась скворечница, – утеха барского караульного, одинокого старика. Во внутренности избы отгорожена была отдельная комната, которую украшали картины: отец Серапион, кормящий из рук медведя, затворник Иоанн и проч.

На Ильин день, после обедни, арендатор подъехал на дрожках к своему флигелю и, увидав толпу мужиков, шедших к барскому дому, спросил:

– Куда это вы, ребята?

– Да велено сбираться к барину; должно, насчет сенокосу…

Пришедши в комнату и повесив картуз близ старинных часов с футляром до самого потолка, арендатор обратился к жене и сидевшему с ней за самоваром целовальнику:

– С праздником!

– И вас с тем же, Алексей Митрич, – проговорил целовальник, выходя из-за стола и подавая руку хозяину.

Арендатор оделил всех, не исключая и детей, возивших по полу бумажного коня, по кусочку просфоры и сел за стол.

– Что ж не в кабаке? – спросил он целовальника.

– Там есть кому без меня… жена справится. Сами знаете, не добро быть человеку едину…

Арендатор тряхнул куском сахару над чайным блюдцем.

– Зачем-то барин велел мужикам сбираться, – сказал он.

– То-то и я подошел разведать: не будет ли нашему брату какой поживы? Что-нибудь барин хочет затеять.

– Аль думаешь подделаться к нему?

– Отчего же?.. Барин россейский! он залетит опять в Питер, а нам пить, есть надо… Я прошлое лето снял у Горшковых сто десятин по три рубля, а мужикам роздал по семи, а хорошенькую по десяти…

– Ничего! – одобрительно проговорил хозяин.

– Да ведь в долг, Алексей Митрич; ждать до новины. Вон Карпухины должны мне двадцать рублей, плотник Федосей – шестьдесят, и без всяких расписок.

– Неужели ваши деньги не пропадают за мужиками? – спросила хозяйка.

– А бог-то? – возразил целовальник, – ведь у всякого человека, Марья Прокофьевна, совесть есть: ежели я с вами, будем говорить с глазу на глаз, богу помолимся и вы человек благородный, разве вы отопретесь от своих слов? Опять небойсь у вас на дворе есть какая-нибудь скотинишка… вот какое дело…

Все помолчали. Целовальник, опрокинув чашку и перекрестившись, начал:

– Вот бы вам, Алексей Митрич, подбиться к погореловскому графу… хоть бы насчет лесу… уж и статья! однова дыхнуть!.. А барин – угар! он слова не скажет… человек тоже, надо прямо говорить, благородный…

– Однако село-то его сгорело!

– Да!.. от молоньи… говорят, ударило прямо в Епихванову избу… мужики-то были на покосе… как есть все вчистую решило… Так теперь стоит один господский дом…

В это время арендатор взглянул в окно и сказал:

– Барин приехал.

– С мировым посредником, – подхватила жена, – и старшина с писарем… что-нибудь не так… Сходи, Алексей Митрич, узнай, что такое?

– Пойдемте вместе, – сказал целовальник и обратился к хозяйке, – благодарим покорно за угощение. К нам просим милости…

– Ваши гости…

Арендатор и целовальник отправились в барский дом; у крыльца стоял тарантас, несколько телег и толпился народ. Мужики рассуждали:

– Смотри, ребята: в случае чего… ежели насчет старшины, – надо выбирать кого поаккуратней… чтобы за нас умел сказать слово…

– Кого ж выбирать? – раздались голоса.

– Да на что лучше Якова Калистратова?

– Постой! не хочет ли барин отбить у нас Карнаухов Верх…

– Не шумите! – закричал сельский староста, выходя из сеней, – сейчас разверстка будет…

– Братцы вы мои! – заговорил народ… – Что-то будет!..

Послышались тяжкие вздохи, сдержанный шепот. Мужики вдруг смолкли. На крыльце появилось начальство. С минуту длилась тишина; слышно было, как по двору пищали цыплята, над которыми в вышине носился коршун.