Избраное

Кто твердит, что веселье России есть пити? Не лгите!

У истории нашей, у всей нашей жизни спроси,

Обращаюсь ко всем: укажите перстом, докажите,

Кто был счастлив от пьянства у нас на Великой Руси?!

Говорил стольный князь те слова или нет – неизвестно.

Если ж он даже где-то за бражным столом пошутил,

То не будем смешными, а скажем и гордо, и честно,

Что не глупым же хмелем он русские земли сплотил.

А о том, что без пьянства у нас на Руси невозможно,

Что за рюмку любой даже душу согласен отдать,

Эта ложь так подла, до того непотребно-ничтожна,

Что за это, ей-богу, не жаль и плетьми отрезвлять!

Что ж, не будем скрывать, что на праздник и вправду варили

Брагу, пиво и мед, что текли по густой бороде.

Но сердца хлеборобов не чарой бездумною жили,

А пьянели от счастья лишь в жарком до хмеля труде.

На земле могут быть и плохими, и светлыми годы,

Человек может быть и прекрасный, и мелочно-злой,

Только нет на планете ни мудрых, ни глупых народов,

Как и пьяниц-народов не видел никто под луной.

Да, меды на Руси испокон для веселья варили.

Что ж до водки – ее и в глаза не видали вовек.

Водку пить нас, увы, хорошо чужеземцы учили –

Зло творить человека научит всегда человек!

Нет, в себя же плевать нам, ей-богу, никак не годится.

И зачем нам лукавить и прятать куда-то концы.

Если водку везли нам за лес, за меха и пшеницу

Из земель итальянских ганзейские хваты-купцы.

А о пьянстве российском по всем заграницам орали

Сотни лет наши недруги, подлою брызжа слюной,

Оттого, что мы это им тысячу раз ПОЗВОЛЯЛИ

И в угоду им сами глумились подчас над собой.

А они еще крепче на шее у родины висли

И, хитря, подымали отчаянный хохот и лай,

Дескать, русский – дурак, дескать, нет в нем ни чувства, ни мысли,

И по сути своей он пьянчуга и вечный лентяй.

И, кидая хулу и надменные взгляды косые,

А в поклепы влагая едва ли не душу свою,

Не признались нигде, что великих сынов у России,

Может, всемеро больше, чем в их заграничном раю.

Впрочем, что там чужие! Свои же в усердии зверском

(А всех злее, как правило, ранит ведь свой человек)

Обвинили народ свой едва ль не в запойстве вселенском

И издали указ, о каком не слыхали вовек!

И летели приказы, как мрачно-суровые всадники,

Видно, грозная сила была тем приказам дана,

И рубили, рубили повсюду в стране виноградники,

И губились безжалостно лучшие марки вина…

Что ответишь и скажешь всем этим премудрым законщикам,

Что, шагая назад, уверяли, что мчатся вперед,

И которым практически было плевать на народ

И на то, что мильоны в карманы летят к самогонщикам.

Но народ в лицемерье всегда разбирается тонко.

Он не слушал запретов и быть в дураках не желал.

Он острил и бранился, он с вызовом пил самогонку

И в хвостах бесконечных когда-то за водкой стоял.

Унижали народ. До чего же его унижали!

То лишали всех прав в деспотично-свинцовые дни,

То о серости пьяной на всех перекрестках кричали,

То лишали товаров, то слова и хлеба лишали,

То считали едва ли не быдлу тупому сродни.

А народ все живет, продолжая шутить и трудиться,

Он устало чихает от споров идей и систем,

Иногда он молчит, иногда обозленно бранится

И на митинги ходит порой неизвестно зачем.

Но когда-то он все же расправит усталые плечи

И сурово посмотрит на все, что творится кругом.

И на все униженья и лживо-крикливые речи

Грохнет по столу грозно тяжелым своим кулаком.

И рассыплются вдребезги злобные, мелкие страсти,

Улыбнется народ: «Мы вовеки бессмертны, страна!»

И без ханжества в праздник действительной правды и счастья

Выпьет полную чашу горящего солнцем вина!

1990 г.