Избранные произведения. Дадзай Осаму

Учась уже в третьем классе, я как-то ранним весенним утром по дороге в школу остановился на мосту, облокотился на красные круглые перила, и на какой-то миг окружающий мир перестал для меня существовать. Под мостом мирно текла широкая река, почти такая же, как Сумидагава. По-моему, именно тогда я впервые смог полностью расслабиться и забыть обо всем на свете. Обычно мне казалось, что кто-то постоянно следит за мной, и я всегда был начеку. Контролировал себя даже в мелочах, не делая ничего машинально, мне мерещилось, что окружающие обсуждают каждое мое действие: «смотрите, он в недоумении посмотрел на ладонь», «а теперь он что-то бормочет, почесывая за ухом». Очнувшись, почувствовал острую тоску. Обычно в таком состоянии я начинал думать о своем прошлом и будущем. Вот и теперь медленно шел по мосту, погружаясь в воспоминания, будто грезил наяву. Потом, вздохнув, подумал: «А смогу ли я достичь чего-либо в будущем?» Именно тогда моя душа потеряла покой. Ничто не удовлетворяло меня, я, кажется, все время топтался на месте. К лицу словно прилипла многослойная маска, за которой никто не мог разглядеть мою истинную тоску. И, в конце концов, я нашел для себя пусть жалкий, но выход. Творчество. Похоже, многие, так же как и я, чувствовали это необъяснимое томление. «Стану писателем, стану писателем», — втайне мечтал я. В тот год младший брат тоже поступил в среднюю школу и стал жить вместе со мной, я посоветовался с ним, и приблизительно в начале лета, объединившись с несколькими приятелями, мы создали свой журнал. Напротив нашего дома как раз находилось большое издательство. Туда мы и обратились. Обложку для журнала заказали красивую, выполненную литографическим способом. Готовые экземпляры раздавали одноклассникам. Каждый месяц я писал что-нибудь для нашего журнала. Начал с философских размышлений на темы морали. Хорошо удавались мне и эссе — короткие, всего в одну-две строчки. Журнал издавался уже год, когда из-за него у меня разладились отношения со старшим братом.

Брата беспокоило, что мы излишне, по его мнению, увлечены литературой. Я получил от него длинное письмо. Он писал достаточно жестко: «В химии есть уравнения, в геометрии — теоремы, причем всегда дается оптимальный ключ к их решению, а в литературе такого ключа не существует; я считаю, что, не достигнув необходимого возраста и не имея определенных условий, нельзя по-настоящему заниматься литературным творчеством». Я был с ним совершенно согласен. Однако верил, что я именно тот, кому уже сейчас позволительно литературой заниматься. И сразу же написал ответ. «Все, что ты пишешь, совершенно справедливо, я счастлив, что у меня такой замечательный старший брат, однако ради литературы я вовсе не пренебрегаю учебой, а как раз наоборот, литературная деятельность служит стимулом в учебе». Словом, был тверд, отстаивая свою позицию, правда, постарался смягчить ответ явной лестью в адрес брата.

Лив самом деле усердно занимался, пусть даже и потому, что постоянно внушал себе: «Ты должен подняться над толпой». Начиная с третьего класса, по успеваемости был неизменно лучшим в классе. Обычно лучших недолюбливают и обзывают «зубрилами», но мне удалось этого избежать, более того я научился подчинять себе одноклассников. Не перечил мне даже капитан нашей команды дзюдо по прозвищу Осьминог. В углу аудитории стоял большой кувшин, куда выбрасывали всякие ненужные бумажки, стоило мне, указывая пальцем, сказать: «Эй ты, Осьминог, не хочешь в него залезть?», Осьминог сразу же запихивал туда голову и начинал смеяться. Смех отзывался из кувшина гулким эхом. Красавчики нашего класса тоже боготворили меня. Даже когда, вырезав из пластыря треугольнички, шестиугольнички и цветочки, я залепил ими выскочившие на лице прыщи, никто и не подумал надо мной смеяться.

Из-за этих прыщей я невероятно страдал. А их было много, утром, еще в постели, я, ощупывая лицо, старался определить состояние кожи. Для лечения испробовал всякие средства, но результата заметно не было. Отправляясь в аптеку, заранее выписывал названия лекарств на листочке и, выясняя, есть ли то или иное, делал вид, будто выполняю чье-то поручение. Считая прыщи символом похоти, стыдился их так, что, казалось, темнело в глазах. Даже подумывал о смерти. Критика моей внешности в кругу родственников достигла тогда апогея. Говорят, что самая старшая из сестер, та, что вышла замуж и уехала из нашего дома, договорилась до того, что вряд ли найдется девушка, которая согласилась бы стать женой Осаму. Я упорно продолжал мазать прыщи лекарствами.