Избранные произведения. Дадзай Осаму

«Условившись накануне о невероятном свидании, еще не веря, что она придет, и все же надеясь: „А вдруг?“, исполненный сомнений, прихожу на вокзал. Она не пришла. Ну что ж, думаю, поеду один, и все же продолжаю ждать до самого отправления поезда».

«Багаж?»

«Небольшой чемодан. До двух часов остается пять минут, надо срочно садиться, и тут оборачиваюсь…»

«Она стоит, улыбаясь».

«Нет, она не улыбается. Лицо— серьезное. Чуть слышно шепчет: „Прости, я опоздала“».

«Молча хочет взять от тебя чемодан».

«Нет, недвусмысленно отказывается от вещей: „Мне это не нужно“».

«Зеленый билет?»

«Первый класс, третий класс… Пожалуй, третий».

«Садишься в поезд».

«Идем вместе с ней в вагон-ресторан. Белоснежная скатерть, букетик цветов на столике, проплывающий за окном пейзаж, все очень мило. Я рассеянно пью пиво».

«И ей предлагаешь тоже пива».

«Нет, не предлагаю. С нее довольно сидра».

«Лето?»

«Осень».

«Рассеянно пьешь, только и всего?»

«Говорю ей: „Спасибо“. Даже для моего слуха это звучит очень искренно. Я сам тронут до слез».

«Прибываете в гостиницу. Уже вечер».

«Начиная с приема ванны, ситуация осложняется».

«Разумеется, вы моетесь отдельно? Как все происходит?»

«Вместе ни за что! Я иду первым. Вымывшись, возвращаюсь в номер. Она переоделась в халат».

«Дай теперь я расскажу. Если ошибусь — поправь. Попытаюсь угадать, хотя бы в общих чертах. Ты садишься на веранде в плетеное кресло и закуриваешь. Сигареты, бьюсь об заклад— „Camel“. Лучи заходящего солнца освещают лесистые горы, окрашенные осенью. Через какое-то время возвращается она. Расправив, вешает полотенце на перила веранды, потом, тихо встав у тебя за спиной, смотрит туда же, куда смотришь ты. Самозабвенно погружается в твое восхищение тем, что ты называешь „красотой“. Минут на пять».

«Нет, на одну минуту — самое большее. Погружение на пять минут — смертельно».

«Приносят ужин. В том числе — сакэ. Ты пьешь?»

«Подожди! С тех пор, как она сказала на вокзале: „Прости, я опоздала“, она еще не произнесла ни слова. Было бы не плохо, если б она хоть в этом месте что-нибудь из себя выдавила».

«Нет, если она сейчас ляпнет какую-нибудь пошлость, все испортит».

«Возможно. Ну тогда молча возвращаемся в комнату, присаживаемся к столику… Как-то все это странно».

«Ничего странного. Разве недостаточно поболтать со служанкой?»

«Нет, все не так. Она отослала служанку. „Я сама за тобой поухаживаю“, — говорит тихо, но твердо. И неожиданно».

«Да уж. Она такая».

«Затем неловким мальчишеским жестом наливает мне сакэ. Вид у нее совершенно невозмутимый. Продолжая держать бутылочку в левой руке, разворачивает сбоку от себя, прямо на циновке, вечерний выпуск газеты. Читает, опираясь правой рукой».

«В газете сообщают о разливе реки Камогава».

«Нет. Здесь надо подбавить современный колорит. Пусть будет пожар в зоопарке. До ста обезьян сгорели заживо в клетках».

«Слишком жестоко. Не будет ли натуральнее, если она прочтет колонку с гороскопом на предстоящий день?»

«Выпив сакэ, предлагаю поесть. Едим. Нам подали яичницу. Невыносимо тоскливо. Как будто что-то внезапно вспомнив, отшвыриваю палочки и бросаюсь к столу. Выхватываю из чемодана чистые листы, начинаю торопливо писать».

«Что это значит?»

«Моя слабость. Я должен непременно что-то из себя изображать, притворяться. Мое единственное спасение. Что-то вроде буддийской кармы — воздаяние за прошлые грехи. Иначе я падаю духом».

«Какой ты, однако, изворотливый!»

«Писать мне не о чем. Пишу знаки азбуки. Опять и опять. Не отрываясь, говорю ей: „Вспомнил о срочной работе. Пока не забыл, хочу все доделать, а ты пойди прогуляйся по городу. Славный, тихий городишко“».

«Приближаемся к катастрофе. А что делать? Женщина вяло соглашается. Переодевшись, уходит».

«Как подкошенный валюсь на циновки. Беспокойно смотрю по сторонам».

«Читаешь в газете гороскоп. Там значится: „Меркурий в Белом созвездии, отложить путешествие“».

«Закуриваю „Camel“ —дорогие, черти! Находит приятное, немного роскошное настроение. Начинаю себя любить».

«Неслышно входит служанка. Спрашивает, не застилать ли постель?»

«Приподнявшись, весело говорю: „Две“. Неожиданно хочется выпить, но сдерживаюсь».

«Пора бы уже женщине вернуться».

«Еще рано. Убедившись, что служанка ушла, выкидываю странную штуку».

«Надеюсь, это не бегство?»

«Пересчитываю деньги. Три купюры по десять йен. И около трех йен мелочью».

«Вполне достаточно. Когда женщина возвращается, ты вновь принимаешься за свою фальшивую работу. „Я, наверно, слишком рано“, — бормочет женщина. Она сильно робеет».

«Не отвечаю. Продолжая работать, говорю: „Не обращай на меня внимания, ложись, спокойной ночи“. Это звучит почти как приказ. Сам же продолжаю писать: а, б, в, г, д, е…»

«„Ну, я ложусь“, — женщина кланяется у тебя за спиной».

«Ж, з, и, к, л, м, н, — пишу. — О, п, р, с, т, у, ф… Затем рву бумагу в клочья».

«Ну вот, ты уже начал сходить с ума!»

«Ничего не поделаешь».

«Все еще не ложишься?»

«Спускаюсь в баню».

«Потому что продрог».