Я решил, что только само дело заступится за нас и обнаружит все вранье.
Но пока что… Войди в мое положение. Я должен вести большое дело, заботясь о каждой сотне рублей, о каждом маленьком служащем, я просиживаю по неделям над цифрами, ведь мы создаем
И среди всего этого еще видишь, как порется по швам дружба с одним из самых близких сердцу людей!..
Я тебе написал, кажется, все, что мог. И если не впадаю в излишний лиризм, то потому, что не слишком люблю его. Но могу тебя уверить, что как бы то ни было, а слишком тяжело охлаждение нашей дружбы.
Твой
Письмо написано быстро, просто и откровенно, и посылаю его тебе без всяких проверок.
31 мая
Екатеринославской губ. Почт. ст. Больше-Янисоль
Милый Антон Павлович!
Твое письмо получил уже здесь, в степи[202]. Значит, «Чайку» поставлю!! Потому что я к тебе непременно приеду. Я собирался в Москву к 15 июля (репетиции других пьес начнутся без меня), а ввиду твоей милой просьбы приеду раньше. Таким образом, жди меня между 1 и 10 июля. А позже напишу точнее[203]. Таратаек я не боюсь, так что и не думай высылать на станцию лошадей.
В «Чайку» вчитываюсь и все ищу тех мостиков, по которым режиссер должен провести публику, обходя излюбленную ею рутину. Публика еще не умеет (а может быть, и никогда не будет уметь) отдаваться настроению пьесы, — нужно, чтоб оно было очень сильно передано. Постараемся!
До свиданья.
Всем вам поклон от меня и жены.
Твой
5 июня 1898 г.
Екатеринославской губ. Почт. ст. Больше-Янисоль
Дорогой Константин Сергеевич!
Два раза написал Вам по громадному письму и оба, по размышлении, не отослал.
Ужасно трудно установить твердо репертуар и распределение, во-первых, ввиду клубских спектаклей[205], во-вторых, ввиду того, что многих мы, в сущности, мало знаем и у меня к ним мало доверия. Затем разбираюсь, кто что играть будет, как пойдут пьесы, чтобы и 1) поддерживать интерес к театру, и 2) не выпаливать все свои заряды разом — это было бы очень большой ошибкой, и 3) не затягивать новинки, и 4) не загонять одних артистов, тогда как другие будут работать мало, и пр. и пр.
Вот 10 дней занимаюсь исключительно этим, просиживая над столом по 8 часов в день. За роман еще почти не принимался. И все еще не кончил[206].
Вся картина репертуара выяснилась мне совершенно. До конца ноября могу очень точно поддерживать задуманную систему. Я, конечно, и не собираюсь провести весь репертуар
Всю свою картину я на днях закончу и вышлю Вам.
Пока же только несколько слов.
Во-первых, Литвинов прислал мне через Гнедича, что «Федора» он разрешит на мою личную ответственность[207]. Это великолепно и, значит, «Федор» есть.
Во-вторых, об «Эллиде»[208] он и не слыхал. Она, оказывается, и не была никогда в цензуре. Переводчицу я могу найти (она в Москве) и дело устрою. Если «Федора» мне доверяют, то об «Эллиде» и говорить нечего.
«Эллиду» решил ставить. Хорошо?
{112}
Я припомнил пьесу до мелочей (и все имена припомнил) и думаю, что она возбудит интерес. Во всяком случае, она ярко рисует известную сторону физиогномии (как выражается А. Толстой) нашего театра.
От Чехова получил письмо. Он дает «Чайку». Ставит условием, чтоб… я приехал к нему дня на два погостить. «За это удовольствие я отдам тебе все свои пьесы», — пишет он.
Из других пьес, о которых мы с Вами в последнее время не говорили, назову:
«Счастье Греты» — с шведского[209]. В 3-х небольших актах. С чудесной ролью, сильно драматической, созданной для Роксановой. Эту пьесу мы единогласно одобрили в Комитете[210] и говорили тогда, что в Малом некому играть.
Вся постановка очень легкая.
Здесь уже я прочитал «Между делом»[211], в 2-х д., с итальянского. С превосходной главной ролью для Вас. Постановка очень интересная и
Ее высылаю Вам заказной бандеролью.