Володя лег поверх одеяла и выключил фонарик. «Провалю завтра всю стрельбу», — подумал он, однако особого беспокойства не почувствовал.
В палатке звенел одинокий комар. В узкой прорези входа синело ночное небо. Потом туда протиснулся месяц и зацепился за край парусины отточенным рожком. На поляне кто-то подбросил на угли сухие ветки, и в палатке запрыгали рыжие отблески.
И этот комариный звон, этот месяц и отсветы огня да еще легкий запах дыма отвлекли Володю от мыслей о стрелах, о Кашке, о турнире.
Потому что он вспомнил прошлогоднее лето. Вспомнил Белый Ключ. Костры над озерами. Отражение месяца в черной воде. Стрекоз с шестиугольными глазами. Обиды и радости прошлых каникул.
В том году, окончив пятый класс, Володя устроил дома бунт. Когда мама показала путевку с толстощеким лупоглазым горнистом и палатками на картинке, Володя сунул руки в карманы, посмотрел за окно и четко произнес:
— Не поеду.
Он устоял под первой волной упреков, угроз и уговоров. Когда мама сделала передышку, он повторил:
— Не хочу.
— Изверг, — сказала мама. — Эгоист. Я с таким трудом… Вот подожди, придет папа.
Пришел папа, и все повторилось при нем.
В заключение мама попробовала заплакать. Володя держался.
— Может быть, объяснишь, что это за фокусы? — спросил папа.
— Объясню, — сказал Володя. — Объяснить — это пожалуйста. За что я должен мучиться почти целый месяц? В столовую — строем, из столовой — строем, купаться раз в день по пять минут, да и то не всегда. Зато спать по два часа в день — обязательно! За смену это сорок восемь часов. Это двое полных суток, убитых наповал! За что? А палатки только на картинках! Издевательство…
— По его мнению, режим — это издевательство, — сухо сказала мама и отвернулась. Весь ее вид говорил: «Полюбуйтесь, кого мы вырастили».
Володя зажал в себе шевельнувшуюся совесть и нахально сказал:
— Вы нарочно хотите, чтобы я мучился.
Мама сурово выпрямилась и вышла из комнаты. Папа нерешительно спросил:
— Может быть, тебе уши надрать?
— Пожалуйста, — равнодушно откликнулся
Володя. — Это не поможет.
— Чего же ты хочешь?
Володя промолчал. У него была ясная цель.
— Ты же знаешь, что с мамой в Кисловодск нельзя, там санаторий для взрослых. Дома одному — тоже не жизнь.
Володя это знал.
— Уж не хочешь ли со мной на раскопки?
Именно этого Володя и хотел. Больше всего на свете. Но вслух это высказать не решился и неопределенно пожал плечами.
— Вовка, нельзя, — тихо сказал папа. — Не разрешат. В прошлом году у одного из сотрудников дочка заблудилась в песках, и теперь не разрешают детей брать. Специальный приказ по институту. Разве бы я не взял тебя?
Чувствуя предательскую слезу, Володя шепотом попросил:
— Ты скажи, что мне не с кем остаться.
— Тогда меня отстранят.
Это был тупик. Тупик, потому что Володя уже поверил, что в лагерь ему действительно очень не хочется.
— Ну, аллах с ним, с лагерем, — решил папа. — Давай так. Ты поедешь в Белый Ключ.
В Белом Ключе жил дядя Юра, папин друг. Он заведовал там школой. Володя его хорошо знал. Это был сутулый, очень высокий человек, похожий на совхозного механика или бригадира-строителя и ничуть не похожий на школьного директора. Иногда он приезжал в город на разные семинары и совещания, и по вечерам Володя и он с молчаливым озорством резались в шашки. Стук стоял такой, будто шла игра в домино. Проиграв очередную партию, дядя Юра распрямлялся за столом, потягивался и говорил:
— Силен… Ты, Володька, приезжай к нам в гости. С Надеждой познакомишься. Она, брат, тебе не проиграет. — И опять нагибался над доской. — А ну давай…
Знакомство с неизвестной Надеждой не казалось Володе заманчивым, но сейчас выхода не было.
Маме доказали, что Володя не маленький и до Белого Ключа доедет один.
Он действительно доехал благополучно, дал со станции домой телеграмму, быстро отыскал дом дяди Юры, был встречен, накормлен обедом и — заскучал.
Дядя Юра, занятый ремонтом школы, исчез из дома. Надежды тоже не было. Ее бабушка, небольшая старушка сурового вида, погромыхивала в кухне сковородками.
Володя сидел в незнакомой комнате, чувствуя неловкость от своего безделья и от того, что он, кажется, лишний в этом доме. С горькой печалью вспоминал об отвергнутой лагерной путевке.
К счастью, вернулся дядя Юра. Заглянул в комнату и весело приказал:
— Володька! Долой кручину! Обживешься, познакомишься, дело найдешь! А пока шел бы погулял. Поселок посмотришь. Может, с нашими хлопцами знакомство заведешь.
Володя с облегчением ушел из дому. Он двинулся наугад, и улица привела его к большому пруду с берегами, поросшими черемухой и ольшаником. Володя продрался к воде. Он разулся и побрел вдоль берега, отыскивая место, годное для купания. Но везде было топкое илистое дно и угрожающе торчали зеленые клинки осоки.
— Болото, — сказал Володя.
В трясине одобрительно заорали лягушки. Володя плюнул, ушел от пруда и уже другой дорогой вернулся к дому.
На крыльце Володя увидел девчонку. Она остервенело терла мокрой тряпкой ступени. Короткая тощая коса сердито моталась у ее плеча.
«Надежда», — понял Володя.