Избранное в 2-х томах (Том 1, Повести и рассказы)

- Ну нашли о чем печалиться! Этот самый Фаддей из Неменки на редкость бесстыж и бессовестен. Чуть ли не каждый день будит нас. Что же вы, так каждый день и будете подавать ему?

Лев Николаевич сказал шепотом:

- Этого Фаддея и опасаюсь. Он очень злой и рассказывает про меня разные гадости.

- Ну и пускай его!

- Да нет, все-таки мне это неприятно...

Получив мелочь у секретаря, Лев Николаевич внимательно ее сосчитал, распределил разными долями по карманам, после чего сел за приготовленный ему прибор. Есть не хотелось - все оглядывался и соображал что-то.

- Вы не очень хорошо выглядите. Плохо спали, Лев Николаевич?

- Где уж в мои годы свежим выглядеть по утрам!.. В мои годы, если во сне сделается складка на лбу, так полдня с той складкой и проходишь...

И все оглядывался, точно попал в чужую комнату. Что-то нарушало привычный, годами устоявшийся порядок. Наконец облегченно вздохнул, заметка в углу на маленьком столике граммофон.

- Это что, новая покупка?

- Как же, он у нас именинник! Как только привезли вчера с фабрики, тут народу набилось битком, и до позднего вечера слушали записанные на пластинки ваши беседы о Евангелии.

Лев Николаевич долго и мучительно припоминал вчерашний вечер. Сказал встревоженному Булгакову:

- Пусть это вас не беспокоит, у меня часто бывают такие провалы памяти... А скажите, кроме моих старческих дребезжаний, ничего не исполнялось?

- Было еще два цыганских романса.

Лев Николаевич засиял.

- Ну конечно, как я мог забыть! У меня даже возникла какая-то мысль относительно цыганского пения - не то записал, не то собирался только записать.

Вошла молодая девушка с завтраком. Лев Николаевич. спросил удивленно:

- Почему только один прибор? Разве Валентин Федорович не будет завтракать со мной?

- Благодарю вас, Лев Николаевич. Я свой кофий давно уже выпил.

- Вот и вы отказываетесь... За всю жизнь я так и не смог найти охотников до овсяной каши. Завтракаю один. Она и вправду безвкусна, мне самому надоело ее есть, да ведь я не в том возрасте, когда человек может себе позволить менять привычки...

Заправляет салфетку за воротник, начинает завтракать, и в том, как он сидит и как обращается с приборами, на миг проглядывает сиятельный граф, сохранивший на всю жизнь основы хорошего воспитания.

- Валентин Федорович, вы можете пересесть подальше. Я ведь хорошо помню, что мне неприятно было смотреть, как беззубые старики чавкают за столом, Я думаю, и на меня смотреть тоже не очень большое удовольствие.

- Ну что вы, Лев Николаевич... До тех стариков, о которых вы говорите, вам еще далеко.

- Спасибо, голубчик.

Вошла Софья Андреевна. Подошла, поцеловала мужа в темя.

- Доброе утро, Левочка.

- Благодарю тебя, мой друг. Доброе утро.

- Тебе нездоровится?

- Да нет, я как будто нынче ничего.

- У тебя опять странные глаза. Не было ночью припадка?

- Не помню. Кажется, припадка в полном смысле слова...

Софья Андреевна всплеснула руками.

- О господи, но почему ты меня не разбудил! Ты же не можешь обходиться без моей помощи. Особенно после припадка, я знаю, как тебе бывает трудно...

Лев Николаевич долго и аккуратно подбирал ложечкой остатки овсяной каши, думая при этом: "Интимная жизнь остается неповторимой до тех пор, пока она окутана тайной. У каждого человека должен быть свой врожденный стыд, и это прекрасно, что он закрывает одеждой все то, что не нужно, и оставляет открытым только то, в чем выражается духовное, то есть лицо. У меня всегда было это чувство стыда, и, например, вид женщины с оголенной грудью мне всегда был отвратителен, даже в дни молодости. Тогда, правда, к этому примешивались и другие чувства, но все-таки было стыдно".

Вслух он сказал кротко:

- Давай сегодня проживем в мире, Сонечка.

Софью Андреевну задело то, что он подумал одно, но сказал другое, и она уронила сухо:

- Хорошо. Мне уйти?

- Нет, зачем же. Я очень рад тебя видеть. Кстати, вчера под вечер тебе была телеграмма. Ты видела ее?

- Да. Это от вдовы Маркса. Она обещает начать новое собрание сочинений в самое ближайшее время...

Лев Николаевич долго размешивал кофе.

- Сонечка, если ты помнишь, я тебя просил подсчитать все и найти возможность удешевить мои собрания сочинений. Все-таки они слишком дорого стоят, и простому человеку может быть не по карману приобрести мои книги.

Софья Андреевна усмехнулась:

- Кажется, ты все еще носишься с заманчивой идеей пустить всех нас по миру?

- Сонечка, ну зачем такие крайности!.. Я издаю "Круг чтения" по самым низким ценам, я собираюсь достичь того, чтобы эти книги вообще бесплатно издавались, а цены на собрания сочинений растут с каждым годом... Мое имя не может одновременно печататься и на самых дешевых, и на самых дорогих книгах!

Софья Андреевна взорвалась:

- Я сейчас принесу расчеты, я покажу тебе бухгалтерские книги, я призову в свидетели бога, что ни копейкой дешевле не могу издавать твои сочинения. И вообще нам нужно поговорить в кругу семьи. Слишком мною всего накопилось.

- Ну хорошо. Успокойся, Сонечка.

Как только Софья Андреевна заговорила о делах, в дверях показался один из младших сыновей Толстых - Андрей Львович.

- Доброе утро.