Избранное. Том 3. Никогда не хочется ставить точку

Через пять дней ветер начал стихать. Мы решили не искушать судьбу выжиданием и пересекли пролив ближайшей ночью, выйдя к тому самому юго-восточному мысу острова, где три месяца тому назад провели сутки с Василием Тумлуком.

Песчаный пляж теперь сверкал желтизной. Вдоль берега шла широкая полоса мели, так что даже наша плоскодонная лодка не могла подойти к берегу ближе чем на двести-триста метров.

Это было очень опасно при шторме, так как тяжелую и непрочную лодку нельзя было оставить в воде, тем более на мелководье, — ее бы просто разбило. Вытащить же на берег за триста метров мы, конечно, ее не могли. Единственным местом на восточном берегу, если судить по карте, был берег залива Ачиккуль, в пятнадцати километрах севернее мыса. Мы отправились туда, чтобы там сделать основную стоянку, а по дороге выбрать места для работы на обратном пути.

Торфяные и песчаные обрывы берега временами достигали двадцати-тридцати метров высоты. Берег был изрезан острыми, глубокими промоинами: Местами в торфе виднелись линзы льда, которые сочились водой. В одном месте торчали кости. Мы пристали к берегу и обнаружили небольшой череп мамонта и несколько его костей. Таких останков на острове встречается очень много, и все мамонтовые черепа имеют чрезвычайно малые против обычных размеры. Позднее была высказана гипотеза, что они принадлежат особому виду карликового мамонта. Мы отметили место на карте и собрали кости (останки берцовых, ребра) в кучку, рассчитывая, что они могут понадобиться кому-нибудь из палеонтологов.

В заливе Ачиккуль выяснилось, что лодка наша протекает. Мы разгрузили ее, чтобы найти повреждение, и обнаружили, что в суматохе ночных сборов сахар попал на дно и был безнадежно испорчен соленой водой.

Работа на острове была выполнена в месячный срок, и в первых числах сентября мы отправились обратно на базу. Последним приключением этого года был шторм, который застиг нас перед мысом Горбатым. Мотор наш окончательно перестал уже тянуть и, чтобы ускорить дорогу, еще на острове мы сделали из плавника мачту и сшили парус из джутовых мешков. Северо-западный ветер на сей раз был нам попутным, и лодка отчаянно неслась вперед под двойной тягой — мотора и паруса.

С каждым десятком минут мы становились ближе к дому, но наступил момент, когда рисковать уже было нельзя; мы могли загубить драгоценную аппаратуру, попросту утопить ее, если даже сами выберемся на берег. Однако у берега был сильнейший накат, и втроем мы не могли бы выдернуть на него лодку сразу же, как пристанем. Тут-то мы и вспомнили о ярангах с той стороны мыса. Был вечер, в сентябре темнота накатывает неумолимо, и мы вполне могли рассчитывать, что с берега заметят нашу единственную ракету.

Ракету я запустил с помощью дробовика — ракетницы у нас не было. Ее заметили. Люди и собаки сразу же побежали по обрыву вниз к берегу. Мы спустили парус, перенесли на нос аппаратуру и стали на самой малой работе мотора подходить к берегу. Разыгравшиеся штормовые валы толкали лодку в корму, и с каждым этим толчком ревущая полоса прибоя становилась все ближе.

В общем, аппаратуру мы спасли, но все остальное вымокло безвозвратно. Оказывается, команда «Раз, два — взяли» на русском и чукотском языках звучит различно, и все мы, в общей сложности одиннадцать человек, дергали лодку невпопад. Вдобавок сразу же в нее грохнуло с полтонны воды, и в воде той плавали спальные мешки, макароны, примус, спички, галеты.

В ярангах жили рыбаки айонского колхоза. Они рыбачили гольца небольшими ставными сетями, которые ставили в море без всяких лодок с помощью длинных шестов. По обычаям чукчей, рыбаки выехали на место со всем семейством — женами, детишками и ездовыми собаками.

Трое суток мы чинились и сушились у этих гостеприимных людей. У них кончались продукты, и они ждали отгонного ветра, чтобы пешком пройти на остров и сходить в колхоз за сахаром, чаем и спичками. «Душой общества» здесь была древнейшая старушка бабушка одного из рыбаков. Ей было около восьмидесяти лет, она уже не могла выходить на берег и целыми днями лежала в пологе яранги, выставив голову наружу, и покуривала громадную чукотскую трубку. Было приятно видеть, с каким почтением к ней относятся дети и взрослые. В частности, я ни разу не видел, чтобы она сама раскурила трубку. Ей почтительно набивали, зажигали и раскуривали ее по первому требованию.

Она ни слова не понимала по русски, я знал на чукотском языке несколько слов, но мы провели немало часов с ней в дружелюбнейшей, сдобренной улыбками беседе. Ей богу, мы понимали друг друга! Было много смешных курьезов. Миша Арин в первый вечер улегся спать в корыто с нерпичьим жиром. Сергея удивительно полюбили собаки, и стоило ему залезть в мешок, как они всей стаей собирались вокруг него и облизывали его лицо. Их невозможно было прогнать от Сергея, в которого они, видимо, просто влюбились.

Мы с сожалением покинули этих милых людей, оставив им на прощание все наши продукты, так как рассчитывали добраться до базы за один перегон.