Избранное. Том 1. Повести. Рассказы

Увы, как говорится в народе, ничего из того, что нас касается, не пронесется мимо нас, и надо было быстро, пока не собрались учителя и ученики, привести себя хоть мало-мальски в порядок. Достал из портфеля электробритву, побрился, вышел с графином к крыльцу и умылся, потом увлажненной газетой принялся счищать грязь со своих ботинок и все чистил их до тех пор, пока в учительской не запахло опять, в который раз в его жизни, спелой айвой. Увы, похоже, что этот запах стал для него той самой судьбой, которую, как говорится, не объехать, не обойти.

В проеме открытых дверей учительской стояла Жанет. Давно он ее не видел, с того самого черного дня. Четыре раза приезжал к нему в Кишинев, в больницу, ее отец с передачами. Человек очень добрый, тактичный, в беседе он почти каждый раз намекал, что приехал не один, вместе с ним приехал еще кое-кто из Каприяны и сидит где-то там на скамейке, но говорил это как-то вскользь: мол, если хочешь, могу позвать, но если тебе этого не хочется избави бог. Хория не выражал тогда интереса узнать, кто же это вместе со стариком приехал, и она уезжала, не свидевшись с ним, но, конечно, должен же был настать день, когда они снова встретятся лицом к лицу.

Она похудела. В уголках рта появились первые складочки. «Наши годы летят» — была когда-то песня такая. Она стояла растерянная, встревоженная со сна, готовая принять любой удар покорно и безмолвно. Держала какой-то узел в правой руке и не знала, куда его положить. Но нет, между ними, похоже, все было уже кончено. Он чистил ботинки спокойно, методично, старательно. Жанет хотела что-то сказать и запнулась. Он поднял глаза, увидел, как дрожит ее подбородок, и ему стало ее жаль. Из уважения к их прошлому он не должен был ее унизить, даже если она в самом деле была перец ним бесконечно виновата.

— А я вот ждала и ждала… — сказала она вдруг.

— Чего же ты ждала?

— Ждала, когда ты вернешься и побьешь меня.

Он усмехнулся.

— Нет, Жанет, это ни к чему. То, что, может быть, помогало нашим родителям, нашим предкам, нам уже не поможет.

— Ты меня даже не спросил, правду ли он говорил и было ли что.

— Дело не в том, было там что или не было. Просто он единственный человек в мире, с которым у тебя вообще ничего не должно было быть, иначе ты меня предавала…

— К сожалению, я это поняла уже потом…

Она прошла через порог, развязала узел, положила па стул его костюм, чистую рубашку, полуботинки.

— Не мучайся с грязными ботинками. Я их сама дома почищу. Лучше переоденься во все чистое.

Он спросил, снимая с себя помятый костюм:

— Кто тебе сказал в такую рань, что я приехал?

— Отец.

— А он откуда узнал?

— Слышал, когда ты прошел мимо нашего дома.

— Он, что же, не спал?

— Да он уже давно, недели три, просыпается, когда проходит Черновцы Одесса. И уже до утра не спит…

— А ты?

— Я тоже просыпаюсь, когда проходит поезд, но потом, от усталости, наверное, опять засыпаю…

«Вот, — подумал он, — еще один человек, ради которого стоило завернуть сюда. Знаменитый садовод, который сажает айву. Она только носит этот запах, а сажает айву и ухаживает за ней отец, хотя и несет от него табаком. Надо переодеться, чтобы покончить раз и навсегда с этой больницей». Стал отстегивать брючный ремешок, но отчего-то спохватился и замер. Хотя они около восьми лет жили вместе, и у них был сын, и они уже давно не стеснялись друг друга, ему не захотелось переодеваться при ней. И она поняла. Вышла, тихо прикрыв дверь. Некоторое время слышно было, как ходит она по коридору, слышен был ее тихий разговор с тетушкой Арвирой, а когда она вернулась, он уже завязывал галстук. На полу валялось все то, что он с себя снял. Жанет робко переступила порог, нагнулась и принялась собирать его старые, больничные вещи с пола. Но ему на хотелось, чтобы она прикоснулась к его страданиям. Она это почувствовала. Остановилась, выпрямилась, спросила:

— Можно я все это унесу домой?

— Нет, не нужно.

— А что же ты с ними будешь делать?

— Пускай лежат здесь, в столике.

Потом была еще пауза, очень длинная пауза. У нее опять начал дрожать подбородок, и она поняла, что ей пора уйти. Уже приоткрыв двери, спросила:

— Ты знаешь, что сегодня не будет уроков?

— Почему?

— Субботник.

— Что ж, субботник так субботник, — сказал он… — Там апельсины в сетке. Возьми отнеси сыну.

Она долго смотрела на сетку, потом тихо сказала:

— Не могу.

— Почему не можешь?

Она аккуратно сложила платок, в котором принесла его вещи.

— А он может вдруг спросить, откуда они, эти апельсины?

— Ну скажешь.

Она аккуратно спрятала платок в карман плаща.

— Боюсь, что он не захочет.

— Чего не захочет?

— Апельсинов без отца.

— Ну тогда сама их съешь.

— А я тоже не хочу.

— Чего не хочешь?

— Апельсинов без мужа.

Он пожал плечами. Сказал сухо:

— Как знаешь…