Избранное

Мы спаслись, как всегда, по чистой случайности. Тип в блестящем плаще, разоблачивший нас как псевдокосмонавтов и с тех пор к нам приставленный, оказался человеком страстей, а стало быть, ему были свойственны и слабости. Однажды, после того как он по собственной инициативе долго размахивал перед нашими носами пистолетом, чтобы вырвать у нас признание и предстать перед начальством в лучшем свете, он упал в изнеможении на стул и стал жаловаться, какая, мол, у него нелегкая служба, как она ему опротивела, но что делать — у него двое детей. Я посочувствовал ему, и он раскис. У него уже, мол, есть кое-какие сбережения, и он мечтает купить ранчо в Калифорнии или еще лучше в Мексике, чтобы откармливать мелкий рогатый скот и собирать редкие монеты. Страсть к нумизматике овладела им после одной туристической поездки в Италию, где он вместе с шефами был гостем видных мафиози. У него уже были монеты с ликами Клавдия, Веспасиана, Лоренцо Медичи и им подобных, но еще не было ликов Абдул-Азиса, Хайле Селасие и Бориса III. Я снова его пожалел и сказал, что сам коллекционирую оторванные пуговицы от моих брюк, рубашек и кальсон. Это показалось ему весьма оригинальным. А когда я обещал при случае раздобыть ему какого-нибудь Бориса III, мы почти достигли духовного братства.

Пока я обдумывал, каким образом использовать благоприятную ситуацию, мистер Лемюэль опередил меня. Из потаенного уголка своей одежды он извлек носовой платок, завязанный узлом, развязал его и, не говоря ни слова, выложил перед нашими изумленными взорами сорок восемь миниатюрных кошелечков из прекрасной кожи, тонкой, как фольга. Затем сообщил, что эти кошелечки ему более двухсот пятидесяти лет назад подарил император Блефуску и что в каждом из них содержится ровно по двести золотых спруг.

Наш тип вытаращил глаза. Он никогда не слышал ни о стране Блефуску, ни об ее императоре. Чтобы его доконать, капитан высыпал на стол содержимое одного кошелька — кучу золотых монет диаметром в два с половиной миллиметра. Дрожа от волнения, тип достал сильную лупу и склонился над монетами.

— О дио! — минутой позже воскликнул он и поднял умоляющий взгляд на капитана. — О сэр, это подлинные монеты. Уникальные монеты, сэр!..

— Разумеется, — спокойно отозвался мистер Лемюэль. — Кошельков было пятьдесят, но два из них я подарил мистеру Джону Бидлю, капитану корабля, который подобрал меня в море, после того как я оставил Блефуску.

— Сэр, — прошептал поверженный тип. — За один кошелек я готов продать душу дьяволу, только за один, сэр…

Но капитан Лемюэль сказал, что заключенный не имеет права ничего дарить своим тюремщикам, и хладнокровно спрятал кошельки.

Предполагаю, что интеллигентный читатель уже догадался, как окончилась эта история, За два кошелька блефусканских спруг мы с Линой и мистером Лемюэлем в один прекрасный вечер оказались на свободе, а тип, вместо того чтобы сесть на электрический стул за измену и предательство, поспешил уехать в Мексику.

Остальное сделал наш посол в той стране, симпатичный человек, снабдивший нас средствами, чтобы мы могли вернуться на родину. Он поверил, что мы три года были в когтях СРГ и РГС, — рассказать всю правду мы не решились, ибо он счел бы нас сумасшедшими. Посол помог и мистеру Лемюэлю, представив его английскому посольству, и соотечественники капитана разрешили ему до выяснения его личности временное пребывание в Англии.

Со старым путешественником и нашим сердечным другом мы расстались в Дувре, куда приплыли на не слишком комфортабельном пароходе. Мистер Лемюэль окинул взглядом порт, посмотрел на белые скалы на берегу и сказал, что он узнал свою старую Англию, хотя она порядком изменилась. Он выразил надежду, что скоро вдохнет туманный воздух Лондона, а затем услышит запах лугов своего родного Ноттингемшира.

Мы обнялись.

— До свидания, мистер Лемюэль, — сказал я. — Точнее, прощайте… Есть ли у вас адрес, куда мы могли бы написать?

— Конечно. Ноттингемшир, Лемюэлю Гулливеру.

— Как вы сказали? Лемюэлю Гул…

— Гулливеру, — с улыбкой произнес старик.

Я стоял как громом пораженный. Как же я, черт меня подери, слушая все его истории и наблюдая все его чудачества, сам не догадался! Да это же знаменитый английский путешественник, которого и дети знают! Это сын декана Дублинского кафедрального собора мистера Джонатана Свифта… Даже Лина была взволнована — в детстве она читала кое-что из его путевых записок.

— Мистер Гулливер, — сказал я со всей почтительностью, которую заслуживал этот человек, — уважаемый мистер Гулливер, позвольте мне, прежде чем мы расстанемся, преподнести вам один подарок, но не вещественный.

— О, — произнес он.

— Ваши путевые записки, — сказал я торжественно, — наконец-то изданы в вашем отечестве в полном и неисправленном виде.

— Дио мой! Не может быть! Когда?

— В тысяча девятьсот сороковом году, мистер Гулливер. Одно академическое и одно популярное издание.

— Вы убеждены?

— Абсолютно, — заверил я его. — Не сделать мне ни глотка виски, если я лгу.