Избранница. Рассказы.

– Бабушки, а почему – "на Прудах"? – спросила их Зоя, когда они оказались рядом. – Где пруды?

– А? – бабуськи остановились. – Пруды-то? Да их уже до войны не было. Здесь еще и сады были, теперь вот коробки дурные.

– Да в коробках-то люди живут.

– Дак что ж, коробки ставить – сады изводить? Больше нет места на Руси? А... ты это... чего-то я не припомню тебя. Ты со службы? С мамой? А мама где?

– Нет, я не со службы, я еще ни разу на службе не была. А мамы у меня больше нет.

– Умерла?.. – тихо спросили обе бабуськи разом.

– Нет, она от меня отказалась

– Это как же?!

– Я отказалась снять нательный крест, бабушкин подарок. И она сказала, что я ей не дочь, пока не сниму.

Бабуськи (так же, обе разом) переменились лицом, застыли и (одновременно же) ойкнули.

– Ой, бедненькая, – сказала та, которая живоглотами кого-то назвала. – И как же ты теперь? – и она перекрестилась.

Перекрестилась и вторая. Видно было, что в их жизни и жизни тех, кого они знали, такого не было, хотя могло бы быть, так как выглядели они не намного моложе ее бабушки.

– Что же она, мама-то твоя, так вот прямо и уперлась? – спросила первая.

– Это я уперлась.

– А может, это... может как-нибудь того? Может, этот крестик маме отдашь, а другой зашьешь в воротничок потихоньку, а? А то как же без мамки-то?

– Нет, лучше без мамы, чем без этого креста.

Что-то такое, видно, сквозануло в Зоином взгляде, что обе бабуськи даже приотшатнулись слегка.

– Ну, ты это... – растеряно и сердито произнесла вторая. – Ты уж тоже! Уж больно горяча!.. Мать-то почитать надо. У меня внучок носит зашитый крестик и – ничего. Зачем так мать нервировать, до такой злобы доводить?! И батюшка наш тебе то же самое скажет.

"Батюшка не может так сказать", – буркнула про себя Зоя, а вслух спросила :

– А "служба" это – литургия?

– Да, – ответили обе старушки разом.

– А... а я уже опоздала?

– Да нет, идет еще, "Отче наш..." только пропели, свеча стоит, скоро причащать будут.

– А вы уходите?

Старушки замялись, а одна сказала:

– Да дела срочные.

– А разве можно уходить с литургии?

– Да ты еще!.. – рассердилась вторая. – Сама чего по улице шастаешь, чего не в школе?

– Мы уже не учимся – каникулы.

– Ну так ты, это... Иди с матерью помирись.

– Я с ней не ссорилась.

Первая старушка дернула вторую за рукав:

– Пойдем, пойдем. Опоздаем ведь. Ну ее. А ты глянь, как смотрит! Может, ненормальная?

– А куда опаздываете?

Можно было вполне не отвечать. Что это, собственно, за допрос со стороны малолетки! Но вторая почему-то ответила и даже как бы извиняющимся голосом:

– Да, понимаешь, тут в собесе старикам выдают кое-что к Новому году. Очередь надо занять, а то уж закроют скоро.

– Так ведь же нет еще никакого Нового года, – очень теперь удивилась Зоя. Ну ладно: мама, Юлия Петровна – они ж не знают ничего, но кто в храм ходит – должны знать.

– Это как это нету Нового года? – в свою очередь удивились старушки. – А чего же есть?

– Для нас – строгий пост, для остальных – всемирная языческая пьянка. Так мне бабушка говорила и батюшка Севастьян.

– Ну уж! – воскликнула вторая, не зная, что говорить дальше.

– Да пойдем же, говорю, – окончательно рассердилась первая. – Ну ее.

И они пошли, часто оборачиваясь. А Зоя, не оборачиваясь, пошла в храм.

"Да, да, причаститься надо обязательно, – говорил при расставании отец Севастьян. – У меня-то нет при себе Святых Даров... А от Чаши, Заинька, отходят тоже святыми, как при крещении. Какой дар нам дан великий на литургии, дар о-чи-ще-ния, – батюшка при этом поднял вверх указательный палец, – но... мы очень быстро пачкаемся опять". Зоя в который уже раз отметила про себя замечательность и таинственность звучания новых для нее слов – "дар очищения"! Все бы время слушать эти слова.

Она вошла в храм и перед ней предстал Иконостас. Даже не представляла она, что подобное вообще существует. Как же можно жить без этого, если однажды это просто увидел?! А если кто не видел? А если кто не хочет видеть?.. Поползла по правой щеке капелька-слезинка, легким чудным звоном отозвалось в ушах ее падение со щеки, сами собой зашептали губы: "Пресвятая Богородица, мученики Севастьян и Зоя, царица мученица Александра, помогите мамочке и Юлии Петровне" И тут она увидела священника в блистающих одеждах и Чашу в его руках и услышала из его уст зов-призыв, который сразу захотелось назвать вечным:

– Со страхом Божиим и верою приступите...

Руки Зои сами собой скрестились на груди и она медленно двинулась к Чаше. И опять вспомнилась мама. Вот бы и ее сейчас сюда! "Царица Александра, и ты помогай!.." У бабушки она впервые увидала ее портрет, услышала про ее жизнь и про то, как ее убивали с ее мужем-Царем, дочерьми и наследником. "А мама твоя родилась в один день с их расстрелом, 17 июля. Давно уж молюсь я Царице-мученице о маме твоей, заблудшей Александре".

– Так почему же, бабушка, – воскликнула тогда Зоя, – все вы молитесь, святые вон... а все никак?!

– Ишь! – возвысила голос бабушка. – Смотри-ка! Полчаса как крест одела, а уже роптать?! Вопросы задавать! Я те дам, "почему"! На все воля Божья и свое время. Может, тебя дожидались, вот почему!