Избиение младенцев

В этой передышке кадеты, также отступив в глубину села, вдруг осознали, что часть его занята красной пехотной частью, совершившей обходной манёвр и укрепившейся на западной окраине.

Пока было относительно тихо, Никита снял шинель и осмотрел рану, – слава Богу, пуля прошла навылет, и были задеты лишь мягкие ткани. Он отказался покинуть поля боя, товарищи перевязали его, и он снова взял в руки винтовку.

Всего полчаса было дано воинам на передышку, и вскоре улицы Канделя стали сотрясать снаряды, прилетающие с дальней железнодорожной ветки, где стоял большевистский бронепоезд. Орудия его били чуть ближе, чем того требовали задачи артподготовки, и лишь несколько шальных снарядов залетели на мощённую булыжником площадь колонии и разорвались возле кирхи, стены которой мгновенно покрылись выбоинами и щербинами от прилетевших осколков.

Когда замолчала артиллерия красных, кадеты вновь увидели за озером боевые порядки врага. Но красные не торопились наступать, выжидали.

К этому времени генерал Васильев сумел сорганизовать войска и привести в боевую готовность эскадрон павлоградских гусар, сапёрную роту с четырьмя пулемётами, броневик и единственную пушку при двух оставшихся снарядах.

Контратака!!

Какое ещё слово может показаться слаще тем бойцам, которые стояли насмерть и теряли в отчаянной схватке своих товарищей? Чем ещё можно подогреть чувство мести, и без того кипящее и клокочущее в преддверии новой схватки? Что может сказать им командир, чтобы уменьшить их нестерпимую боль, уврачевать их горящие раны, успокоить их плачущие души? Только одно: идите и убейте врага!

Так кадеты были снова подняты в бой. Рогойский и Реммерт снова вывели их на линию огня; после построения раздалась команда:

– Дистанция – четыре шага, налево в цепь – ррр-а-а-зомкнись!

Мальчишки поп а дали в снег и со свежей злобой принялись обстреливать позиции красных. Сбоку, по левому краю озера вновь полетела хоть и потрёпанная, но всё ещё бойкая вражеская кавалерия. У Никиты упало сердце, – всё точно так же, как час назад, – то же знамя, те же летящие, подобно чёрным чудовищам, кони, те же шашки, взметнувшиеся над головами, но… уже, кажется, не так уверенно, не так слаженно скачут всадники и не так твёрдо зажаты в их руках сверкающие на солнце клинки и… да, да! Навстречу им летят павлоградские гусары и уже два снежных шлейфа в неудержимом стремлении друг к другу клубятся на льду озера, – расстояние между ними всё меньше и меньше, облако снежной взвеси вокруг них всё больше и больше, частокол клинков втыкается в низкие облака, кони снова звереют на ходу, и вот уже клин вгрызается в клин и – пошла рубка!

Кадеты тем временем начали отсекать дальнюю пехоту, часть сапёрной роты сражалась внутри колонии, вытесняя красных вон из Канделя к подножию дальних холмов, другая часть сапёров при двух пулемётах присоединилась к кадетам, и – бешеный кураж вперемешку с отчаянием захлестнул парней! Никита лупил из своего «максима» в диком возбуждении, забыв про усталость и боль в плече, и видел краем глаза, как гусары схлестнулись с красными, как там, на озере началась яростная свалка, как котовцы дрогнули, но не повернули коней, как павлоградцы отчаянно рубили врагов, потому что нельзя было им отступить, никак нельзя, – или здесь погибнуть в благородной схватке, или быть пленёнными и позорно расстрелянными… И вот они уже стали теснить котовцев, вот уже кони без седоков потерянно заб е гали по снежной ледяной столешнице, натыкаясь на убитых и поверженных. Красные устало и растерянно оборонялись, и видно было, что боевой азарт покинул их. Гусары теснили врага не силою оружия, но силою духа; клинки павлоградцев продолжали свою страшную работу, – кровь летела во все стороны, слышались крики, ругательства и стоны, и кто-то умирал под копытами коней, видя в вышине на фоне равнодушного неба гигантские чёрные фигуры сражающихся и скрещенные в роковом противоборстве шашки, а кто-то уже мёртвый гарцевал на вольной, потерявшей поводья лошади, привалившись пробитой грудью к её тёплой шее…

Тут Никита вдруг понял, что его «максим» работает соло, что давно уже не слышно пулемёта Никольского. Взглянув в сторону кладбища, он увидел бравого пулемётчика лежащим возле «льюиса» и почти в ту же минуту услышал шипящий голос Реммерта:

– Господа-а-а! Справа по одному-у-у… в перебежку – марш!