Избиение младенцев

26 октября 1917 года в два часа пополудни из своей квартиры, находившейся во втором этаже Кадетского корпуса, вышел его взволнованный директор, генерал-лейтенант Владимир Валерьянович Римский-Корсаков и, проследовав в канцелярию, приказал ротным командирам построить весь личный состав. Помещения мгновенно зашумели топотом сотен ног, возгласами команд, стуком дверей, и через некоторое время кадеты стройными рядами, поротно стояли в громадной Тронной зале фронтом к бронзовому памятнику Императрицы Екатерины Второй. Генерал-лейтенант приветствовал своих питомцев, и они отвечали ему стройным молодецким хором.

– Господа офицеры! – начал директор после приветствия. – Господа кадеты! Объявляю вам о начале чрезвычайных событий, кои могут серьёзно повлиять на возможность дальнейшего существования нашего корпуса. Вчера в Петербурге вскрылся ядовитый нарыв большевизма и его зловонный гной начал растекаться по стране! «Русские ведомости» сообщают, что в столице совершён политический переворот. Члены Временного правительства арестованы. На улицах города идут ожесточённые бои… Однако я не сомневаюсь, что здесь, в Москве, большевики не пройдут! Все здравомыслящие силы общества объединятся и дадут достойный отпор этим вандалам и разрушителям основ! Господа! Призываю вас к сохранению спокойствия, строжайшей дисциплине и приказываю: младшим ротам – вернуться к плановым занятиям, старшим – под руководством своих командиров проследовать в корпусной арсенал и получить оружие и боеприпасы, после чего находиться в рекреационных помещениях своих рот в полной боевой готовности.

Спустя час в арсенале кадетам начали выдавать старые драгунские винтовки Бердана, патроны и жёлтые кожаные подсумки, пока ненужные, впрочем, потому что патронов каждому досталось всего по обойме, да и самих винтовок всем не хватило. Седьмой класс получил их сполна, в шестом классе, они были выданы только десятку кадет первого отделения, а пятому классу, где числились Ники Волховитинов и Саша Гельвиг, не досталось ничего. Правда, их и не собирались вооружать, считая четырнадцати-пятнадцатилетних подростков слишком юными для ведения боевых действий. Всем кадетам строевой роты выданные винтовки были хорошо знакомы, и те, кому досталось оружие, разбрелись по просторной ротной зале с полотняными тряпочками в руках, ища укромных уголков, где можно было бы протереть от ружейной смазки стволы, проверить работу затвора и приноровить ладонь и плечо к цевью и прикладу.

Организационную работу по защите и сопротивлению большевикам взял на себя полковник Владимир Фёдорович Рар. Приняв кадет Второго московского корпуса, квартировавших в правом крыле Екатерининского дворца и вошедших через спальные помещения в его левое крыло с оружием и корпусным знаменем, полковник расставил караулы и заставы по периметру парка, в преддверии плаца и по всему фасаду дворца.

Большевики не заставили себя долго ждать. Под вечер Лефортово, в центре которого располагались кадетские корпуса, уже содрогалось от разрывов снарядов. Установив орудия в районе Военной тюрьмы, красногвардейцы открыли шквальный огонь в сторону дворца и одновременно – в сторону Алексеевского Военного училища, которое располагалось совсем рядом, в Красных казармах за Яузой.

Вечером в корпусе отключили электричество, и матовые полуваттные «осрамы», ввинченные по всем рекреациям в бронзовые бра и светильники, погасли. Следующим утром на кадетскую кухню не завезли хлеба. Артиллерия продолжала обстреливать Лефортово. Полковник Рар понимал, что если через короткое время Екатерининский дворец возьмут в кольцо отряды Красной гвардии, обороняться будет нечем, ибо оружия и патронов в корпусе было мало. Он приказал вызвать кадета строевой роты Невадовского, известного проныру и пролазу, а потом, поразмыслив, – пятиклассников Волховитинова и Гельвига. «Старший кадет сделает дело, – думал полковник, – а подростки будут для конспирации». Когда воспитанники явились по вызову, он приказал им отправиться к алексеевским юнкерам просить о помощи. Все необходимые в таких случаях слова об осторожности, внимании и разумности были сказаны Владимиром Фёдоровичем по-отечески, а не тоном приказа, ибо он прекрасно понимал, каким опасностям подвергает мальчишек, посылая их на неспокойные улицы. Они же, в свою очередь, хоть и сознавали весь ужас и трагизм происходящего, но встретили приказ полковника восторженно, как встретили бы его любые пацаны с их вечной тягой к приключениям и опасностям.

Выйдя из корпуса, кадеты помчались в сторону Яузы, но почти сразу были остановлены шрапнелью большевиков. Поняв, что нахрапом задачу не решить, пошли опасливым шагом, прижимаясь к стенам домов, но впереди было открытое пространство и там снова пришлось бежать. Снаряды летели у них над головами в сторону Красных казарм; грохот разрывов впереди и тяжёлое буханье артиллерийских орудий из центра отдавались в сердцах мальчишек доисторическим страхом, заставлявшим падать на грязный асфальт в тщётных попытках ввинтиться в него, спрятаться от раскалённых, жалящих насмерть железных насекомых. А они тучами, стаями, роями с отвратительным жужжанием и свистом проносились мимо, слепые, не разбирающие дороги, безжалостные, бездушные, – мёртвые куски металла, ищущие живой плоти и горячей крови. Ники и Саша бежали впереди, Невадовский, замешкавшись, пытался поспеть за ними, но всё время отставал. Он подвернул ногу, прихрамывал, лицо его было искажено гримасой отчаяния, а пятиклассники неслись вперёд, петляя как зайцы, падая, вскакивая и почти не оглядываясь. Среди шума и грохота они едва расслышали тихий вскрик – словно кто-то ахнул от удивления, и точно: оглянувшись, они увидели вдалеке изумлённое лицо Невадовского, который, споткнувшись, медленно клонился вниз и вбок с поднятыми руками, будто бы собираясь сдаваться невидимому врагу. Время растянулось, подобно резине; Невадовский падал как-то дискретно, какими-то этапами; это падение заняло не пару секунд, а несколько минут, он всё падал и падал в пороховом дыму, в пыльном крошеве, в солнечных просверках среди грязных облаков гари, и всё никак не мог окончательно упасть… Наконец за его спиной раздался неблизкий взрыв, словно бы перерезавший невидимые нити, до поры державшие дрожащее тело, и Невадовский ничком рухнул в асфальтовый смрад. Раздался грохот и задрожала земля, – Ники и Саше показалось, что от падения товарища, но то была ударная волна. Невадовский не двигался. Кадеты застыли на мгновение и, не сговариваясь, бросились к нему. Он так и лежал с поднятыми руками, с развороченным осколками затылком. Кадеты в ужасе застыли над его телом. Это была первая смерть, увиденная ими…