Избавление

Она почувствовала явную недомолвку в словах начальника. "Значит, и вправду случилось..." - сжалось у нее сердце. Поблизости стоявший дядя Ксенофонт сердито передернул плечами, дав понять, чтобы замолкла, и в свою очередь добавил:

- Погоди. Уладится все...

- Ну, живехонько к столу, - предложил Иван Мартынович.

Гости и штабные работники расселись за длинным столом, сбитым из жердей и досок под высокими белыми акациями. Деревья уже зеленели, и набухшие на них бутоны вот-вот должны были лопнуть и распустить белую кипень. Глядя на эти пока еще розоватые завязи, Верочка на время отвлеклась, и настроение у нее немного поднялось.

По случаю приезда гостей был приготовлен обед, и застолье не обошлось без выпивки. Официантка - на голове копна волос, в белом кокошнике, еле державшемся на макушке, - поставила на стол бутылки с водкой, сухими винами. Затем она подала закуски: и копченые колбасы, и крабы, и сыры, и раннюю редиску с зеленым луком... "Как много всего!" - отметила про себя Верочка и прислушалась, о чем же говорят. Сидевшие рядом Иван Мартынович Гребенников и дядя Ксенофонт озабоченно шептались, изредка поглядывая в ее сторону. Верочка смекнула, что толковали о ней и конечно же о Кострове. Вот дядя Ксенофонт сжал в кулаке подбородок, насупился. А для нее этот его жест выражал слишком много. "Не иначе как Алешка в беде... И почему молчите? Почему скрываете?" - порывалась она крикнуть им.

Погодя немного, Гребенников склонился к только что прибывшему из армии и севшему в центре, по-видимому, старшему начальнику, негромко переговорил с ним, и тот тоже поглядел в ее сторону озабоченно и ласково, и вновь на ухо Гребенникову что-то говорил возбужденно, на кого-то злясь и поругиваясь.

Через некоторое время, когда стаканы и жестяные кружки были наполнены, этот старший начальник встал, представился и сказал что он, командующий армией генерал Шмелев, приветствует на фронтовой земле дорогих гостей с Урала, того самого Урала, который с первых же дней войны, когда стране было особенно туго, стал великой кузницей военного оружия и техники, и желает гостям чувствовать себя как дома.

В это время где-то за посадками бухнул тяжелый неприятельский снаряд, потом второй, третий... Гаубичная артиллерия, стоявшая близко отсюда на позициях, дала ответный беглый огонь. И подлесок как бы застонал, воздушная волна прошлась по верхушкам деревьев, пригибая их. Верочка поежилась, невольно вобрав голову в плечи, а дядя Ксенофонт и тут нашелся, усмешливо сказав, что "надеемся чувствовать себя как дома, если даже этот дом совсем неспокоен - ходуном ходит"... А другой член делегации, слесарь из сборочного цеха, приехавший в тельняшке, словно подчеркивая, что он служил на море, громогласно заявил:

- Ощущение, как на море во время шторма. Но объяви: "Полундра!" - и мы дадим жару!

- Да-а, моряков немцы особенно боятся. Была у нас под Сталинградом морская бригада, помнишь, Иван Мартынович? - обратился генерал Шмелев к начальнику полиотдела.

- Как же, помню, - отозвался Гребенников. - Прямо скажем, тошно было от них неприятелю. При виде полосатых тельняшек трясучий страх охватывал вражеских солдат.

Стрельба унялась. Слово взял Ксенофонт. Он говорил привычные в этих случаях слова о единстве фронта и тыла, отметил, что хотя и нельзя сравнить тыл с фронтом: там только труд до упаду, впроголодь, на лютой стуже, а тут - и кровь льется, со смертью в обнимку лежат солдаты...

- Как вы, чуете нашу подмогу? - спросил у военных Ксенофонт, невзначай предпочтя тосту живую беседу.

- Ощущаем дыхание уральской кузницы, - закивал Иван Мартынович. - Не будь ее, нам бы туго пришлось... Враг мог бы катиться и дальше... А мы ему поддали жару. Из уральского металла!

- Машина его уже пробуксовку дала, - рассмеялся генерал Шмелев и, посерьезнев, добавил: - Но положение страны могло бы, надолго быть смертельно опасным... Урал же, Сибирь и вообще дальний наш тыл восполнили наши потери, а теперь наращивают оружие победы.

Густела темень южной ночи, и генерал Шмелев, не желая больше утомлять гостей, объявил, что пора позволить им отдых - ведь изрядно устали в дальней-то дороге.

- А завтра, надеюсь, повозите шефов по частям, - обратился он к Ивану Мартыновичу. - Прежде всего к танкистам загляните. Полагаю, уральцам интересно будет знать, как их машины воюют.

Когда стали расходиться, оба - и Гребенников и Шмелев - о чем-то снова перемолвились, причем генерал вновь хмуро и встревоженно, как показалось Верочке, поглядел в ее сторону.

Спать ей отвели место в блиндаже, в котором жили девушки из штаба. Некоторые связистки ушли на ночное дежурство, а та, что взяла с собой Верочку и привела в блиндаж, указав на пустующую койку рядом со своей, кончила свою смену.

- Можешь валяться сколько душе охота, - сказала девушка и познакомилась с Верочкой, назвав себя Тоней-сорвиголова.

- Почему вы так себя зовете? - спросила Верочка.

- Вы надолго к нам? - не ответив, спросила Тоня, щурясь.

- Погостим и, наверное, скоро уедем... - каким-то потерянным голосом проговорила Верочка.