Избавление

— Генерал Чуйков просит сделать войскам остановку перед зоосадом, переформировать их, просит подбросить также артиллерии, ну и…

— Хитрый этот Чуйков, — перебил маршал. — Не захотел позвонить сам, прислал нарочного… отдуваться. Передайте ему: всякие остановки категорически запрещаю. Задача момента состоит в том, чтобы безостановочно наступать. Промедление сейчас стоит не только чисто военного, но и политического проигрыша. Проталкивать и проталкивать войска к центру Берлина! — стуча по чугунному подоконнику костяшками пальцев, добавил маршал.

— Есть проталкивать! — отрубил офицер с решимостью в голосе.

Маршал захотел пообедать, так как с утра, кроме кофе с ломтиками сыра, ничего не ел, и начал было спускаться вниз, как навстречу ему, на лестнице встретился генерал Шмелев. С некоторых пор малоразговорчивый, внешне нелюдимый, не терпящий панибратского отношения, маршал Жуков, однако, проникся к Шмелеву уважением и мог в служебные часы и в присутствии многих командиров называть его по имени–отчеству, подчеркивая этим свою привязанность к нему, как к человеку, которого ценит.

Но сегодня маршал был не в духе, наступление днем развивалось медленно, и он встретил Шмелева холодновато и, не дав ему раскрыть рта, спросил:

— Ну что, и тебя нужно раскачивать? Движетесь черепашьими шагами! Вот и втиснутся в Берлин наши союзники…

— Наоборот, товарищ маршал, движемся на всех парах! — в крайнем нетерпении перебил Шмелев. — Во–первых, мы уже раздергиваем берлинский гарнизон, во–вторых, все пути перерезаны, и наши дра–жай–ши-е союзники не могут войти в город, минуя наши войска.

Маршал опять посмотрел на Шмелева в упор:

— Это соображения на будущее или факт совершившийся?

Шмелев, невольно перейдя на строго официальный тон, с какой–то особой торжественностью доложил, что передовые отряды его армии уже встретились с танками и мотопехотой идущих навстречу войск Конева.

— А почему же разведчики пока молчат? Копухи! — с упреком бросил Жуков и насмешливо спросил у Шмелева: — Сам видел или пользуешься слухами?

— Сознаюсь, как на духу, — приложил руку к груди Шмелев. — Сам пожимал руку командиру передового отряда от Конева.

Жуков посмотрел на Шмелева загоревшимися глазами, хотел сделать какое–то движение, чуть ли не обнять на радостях командующего армией, принесшего ему столь удивительную весть, которая снимала многие опасения и тревоги, но не обнял, минуту поморщился, блеск в глазах как–то враз потух, и он проговорил с нескрываемым раздражением:

— Чего это Конев медлит? Пусть скорее поворачивает на Прагу! С Берлином и одни управимся!

— Но вы же опасались, что союзники могли вступить, а теперь крышка ворота захлопнулись!

— Крышка, говоришь? Ну–ну, затем и приехал, чтобы доложить и порадовать командующего? Кстати, — обратился Жуков к стоявшему тут же начальнику связи фронта, — передайте, чтобы попозже соединили меня с Верховным… Ну, а по поводу радостной вести пойдем отобедаем, ты заслужил лишнюю чарку коньяку. — Жуков взял под локоть Шмелева, и они начали спускаться по каменным приступкам.

— Не все вам доложил, — заговорил снова Шмелев. — Есть сугубо важное дело, из–за которого и приходится осторожничать.

— То есть? — Жуков приостановился, повернув лицо к Шмелеву.

— Вам, наверное, известно, что на окраине Потсдама находится знаменитый дворец Сан—Суси?

— Знаю, — кивнул Жуков.

— Надо бы в целости сохранить, — продолжал Шмелев. — Все–таки произведение искусства.

— Верно. Будущие поколения не поняли бы нас и осудили, если бы мы, входя освободителями, не предотвратили разрушение, — отвечал Жуков. — И мы с членом Военного совета взяли на учет памятники. Нельзя предавать огню и пеплу. Преступно. Кстати, русских людей многое связывает с Потсдамом. Говорят, этот город был основан русскими, где–то невдалеке есть даже деревня в чисто русском стиле… И я строго–настрого запретил авиаторам бомбить район дворцов, а артиллеристам — обстреливать… Так что успокойся, — заверил командующий, — спасем и Сан—Суси.

Шмелев кивнул и с горечью в голосе продолжал:

— Меня беспокоит и другое: в полосе армии местность открытая.

— Как открытая? — удивился Жуков, зная тесноту берлинских домов и улиц.

— Это здесь. А в полосе наступления моей армии много открытых простреливаемых участков. Парки, скверы… Штрассе, как называют немцы свои магистрали… И армия несет потери…

— Дивлюсь, Николай Григорьевич, ты что же хотел, чтобы расстелить для тебя коврики, ворсистые дорожки? Война — не прогулка по лепесткам роз, сам понимаешь.

— Товарищ маршал… Георий Константинович, — стал возражать Шмелев. Вы же предостерегали… При штурме Зееловских высот и раньше… Не терять понапрасну силы… Беречь солдата.

— Да, требовал и буду требовать! — повысил голос Жуков. — Только вынужденная необходимость заставляет нести потери.

— Можно избежать.

— Каким образом?

— Со мной немец. Добровольно перешел на нашу сторону. Он инженер, смотритель подземных коммуникаций, знает центральную часть подземного хозяйства Берлина.

— Зачем он тебе, этот немец–смотритель?