Из жизни идей

Четвертым фактором были известия об общинах, бросавших под неотразимым натиском врага свои города и переселявшихся в другие, более благодатные края. Самым славным был подвиг граждан малоазиатской Фокеи: спасаясь от ига персов, торжественно отщепенцев из своей среды, сели на корабли; выехав в открытое море, они бросили в пучину громадную железную гирю и дали клятву, что тогда только вернутся в родную Фокею, когда эта гиря всплывет на поверхность. Затем они отправились на запад и после многих приключений основали город Массилию (ныне Марсель). Так точно и после разгрома Италии Аннибалом часть римской молодежи помышляла о переселении в другие края. Тогда Сципион воспрепятствовал осуществлению этого плана; но в эпоху террора Суллы его осуществил вождь римской эмиграции Серторий. Он основал новый Рим в Испании; но Испания, как часть Римского государства, его не удовлетворяла, и он мечтал о том, чтоб отвести колонию за океан, на острова Блаженных.

Теперь вновь настали тяжелые времена, много тяжелее тех, что были при Сулле; теперь мысль Сертория была уместнее, чем когда-либо раньше. Ее проповедником и сделался Гораций; подражая примеру старых певцов, песнями вдохновлявших своих сограждан на трудные подвиги, он всю свою поэтическую силу, весь свой молодой пыл вложил в святое – как ему казалось – дело спасения лучшей части Рима от тяготеющего над городом проклятия:

Может быть, спросите вы – сообща или лучшие люди –
Чем бы на помощь прийти Риму в тот гибельный час?
Лучшего нет вам совета; как некогда, молвят, фокейцы,
Давши великий зарок, все уплыли на судах,
Нивы оставив и храмы и хижин прохладные сени
На житие кабанам, да кровожадным волкам –
Так отправляться и нам, куда ноги помчат, иль куда нас
Нот понесет по волнам, или же Африк лихой…
Но поклянемся мы в том: лишь тогда, когда камней громады
С дна на поверхность всплывут, не возбранен нам возврат…

В целом ряде эффектных вариаций проводится эта мысль – навсегда безо всякой надежды на возвращение оставить обреченный на гибель город. Но куда идти?.. До сих пор поэт выражался неопределенно – "куда умчат ноги, куда понесут ветры" – желая исподволь подготовить слушателей к своему чудесному замыслу; теперь он обнаруживает свое намерение. Русский читатель без труда признает в нем популярный у нас мотив: "там за далью непогоды есть блаженная страна" – этот вечный мотив тоски и желания.

Нас кругосветный ждет океан; там прибьемся мы к нивам
Благословенным, найдем пышные там острова,
Где возвращает посев ежегодный без пахоты поле,
И без подчистки лоза продолжает цвести,
Где никогда без плодовых ветвей не бывает олива,
И на родимом дичке фиг дозревает краса.
Мед там течет из дупла дубового, там с горных утесов
Легкий стремится поток тихо журчащей струёй…

И так далее; все яснее и яснее вырисовывается перед слушателями картина золотого века. Золотой век! Да, он сужден, по вещему слову Сивиллы, тому поколению, которое вновь населит искупленную землю; но возможно ли увидеть его уже теперь? Возможно; те острова не испытали скверны – пусть только те, кто собирается их занять, будут чисты и стойки душой, подобно тем героям, которых боги там поселили.

Зевс берега те назначил лишь благочестивому люду,
В день, как испортить решил медью он век золотой;
Медью за ней и железом века закалил он; от них-то,
Благочестивые, вам мною указан уход.

VIII. Нашла ли пылкая проповедь поэта отголосок в сердцах его современников? У нас нет об этом никаких известий. Гораций не был единственным солдатом Брута, вернувшимся в Италию после поражения при Филиппах; не ему одному подвластная триумвирам Италия была мачехой. Но время не ждало; вскоре назрели другие вопросы, другие конфликты: сон о римской республике быстро отошел в прошлое.