12 февраля директор Либаво-Роменской железной дороги вместе с французскими инженерами осматривал гавань. Кажется, пришли к заключению порт не увеличивать. Следовательно, все работы пропали даром. Машины передаются купцам с тем условием, чтобы они производили очистку порта на свои средства и под своим руководством и наблюдением. Поговаривают, что общество Либаво-Роменской железной дороги берёт их себе, на свои надобности и что новое здание таможни будет строиться по ту сторону канала. Именно там и следовало строить здание таможни, потому что теперь подача вагонов к зданию неудобна и для города, и для дороги. У нас всё так. Конечно, всё это происходит потому, что во всём имеется в виду лишь одна личная выгода, а не общественная польза, не интересы государства. Всё делается и потом переделывается, не достигая цели, ни общегосударственного блага.
В № 58 «Современных известий» напечатали наконец мою корреспонденцию из Либавы о том, что прах государя должен покоиться в новом храме. Напечатали и стихи.
По поручению И. С. Зиберта поселяюсь на работы в Оренбург.
О Фёдоре Дмитриевиче Бобкове
Фёдор Дмитриевич Бобков, бывший крепостной дворовый человек штабс-капитана П. Н. Глушкова, родился в деревне Крапивново Юрьевецкого уезда Костромской губернии в 1831 или в 1832 году и умер в Москве в 1898 году. Пятнадцати лет он был вытребован из деревни для услуг в качестве мальчика в Москву, где постоянно проживали его господа, Глушковы. Через несколько лет он был сделан лакеем и оставлен у Глушковых в услужении по найму вплоть до 1865 года, когда получил должность помощника начальника станции на железной дороге. Впоследствии он занялся постройками и подрядами и умер довольно состоятельным человеком в звании купца 1-й гильдии.
Читать и писать он выучился самоучкой при помощи малограмотного брата ещё в деревне, когда ему было лет четырнадцать. Имея страстное желание учиться, он не смел заикнуться об учении. Ему оставалось только читать. И он читал всё, что только попадалось ему под руку. Пользуясь господской библиотекой и доставая книги у разных лиц, он наряду с романами читал и Гумбольдта, и Бокля, и популярную медицину, и механику. Принимаясь за чтение книги, он всегда добросовестно дочитывал её до конца, хотя бы и не понимал её. Одновременно со страстью к чтению у него появилась потребность и к писанию. Он завёл дневник, ежедневно занося в него всё, на чём останавливалось его внимание, что производило на него впечатление.
Дневник этот он добросовестно вёл до конца своей жизни. Кроме того, он писал статьи, пьесы, драмы и стихи. Стихов писал он много и писал их чуть ли не каждый день. Выдержка из его стихов поставлена в виде эпиграфа в книге Джаншиева «Эпоха великих реформ». После смерти Бобкова остался целый сундук его писаний. В моём распоряжении был дневник до 1882 г. Мною сделаны лишь краткие извлечения из этого громадного количества листов, написанных хотя и понятным языком, но заключающих в себе много лишнего балласта в виде поэтических описаний природы и личных его любовных похождений.
Дневник интересен с двух точек зрения. Он рисует, во-первых, бытовую сторону крестьян и помещиков того времени и описывает отношения между господами и крестьянами. Во-вторых, в нём мы знакомимся со взглядами простого человека на пережитые им события того времени. Конечно, самым интересным в этом отношении является год освобождения крестьян от крепостной зависимости. Описывая события 1861 года, он приводит слышанные им слова и речи Погодина и других видных деятелей того времени.
Бобков, замечу в заключение, был настоящий русский человек.
М. Ф. ЧУЛИЦКИЙ
(1907)
Настоящий русский человек
Фёдор Дмитриевич Бобков, крестьянский сын, самоучкой освоивший грамоту, которая позволила ему из дворового мужика стать лакеем в господском доме. Краешком, а иногда и не краешком вовсе, он задел многих видных людей своей эпохи, и в конечном счёте сам выбился в видные люди: в купцы первой гильдии. Бобков — этой самой эпохи ценнейший свидетель и, что не менее важно, яркий представитель.
«Из записок бывшего крепостного человека»… Что ни говори, а название притягательное! Несмотря на кажущуюся простоту, обычно именно от таких мемуаров читатель подспудно ждёт причудливых извивов биографии автора, занимательных историй из жизни, острых суждений и прочего рода парадоксов: ну, в самом деле, не просто же так автор взялся за перо? И хотя ответ будет именно что «просто так» (научился писать — так всю жизнь и вёл дневник), в итоге читатель не обманывается: автор, несомненно, не самой простой судьбы человек.
Но кто же был простой судьбы в то непростое время? Пожалуй, главную ценность мемуаров точно подмечает ещё Михаил Фёдорович Чулицкий, составитель первой публикации «Из записок…»: «Дневник интересен [тем, что] <…> в нём мы знакомимся со взглядами простого человека на пережитые им события того времени». Опять это столкновение простоты автора и событий вокруг него — подчёркнуто сложных.