Из-за девчонки

Затрещал куст георгина под его ногами. Что-то нечленораздельное голосила из форточки Егориха, но мы уже были за пределами двора.

– Всё! – отдышавшись, сказал Леха. – Назад хода нету.

– Сколько тебе добавят за побег? – спросил я.

– Неделю, не меньше. И лестницы теперь у нас не стало…

– Ладно, – сказал я и повернулся уходить, – мне еще уроки надо доделать…

Но стоило мне вернуться домой и сесть за стол, как в дверь позвонили. Я даже пожалел, что у нас нет глазка в двери, потому что был уверен: пришла Егориха.

– Кто там? – спросил я тихонько через дверь.

– Да я это…

Леха стоял на пороге несчастный и жалкий, да еще в этих мятых коротких штанах, из-под которых выглядывали носки, в этой сиротской курточке, под которой – я знал – у него не было и рубашки.

– Чего тебе? – спросил я, впуская его в квартиру.

– Деньги забыл, – сказал он шепотом.

Ну вот, началось. Обычные Лехины штучки. Забыть что или перепутать – в этом ему равных нет и не было. Тут Леха – единоличный лидер. Он даже портфель мог в школе оставить и лишь наутро, когда надо уроки делать, вспомнить о нем. И тогда звонил и орал в трубку заполошным голосом: «Ты не помнишь? Мы вчера на Орлике рыбу моей майкой заводили. Портфель со мной был?» За это-то, за забытые где-нибудь портфели, книги, шапки, пальто, за грязные, в иле и тине, майки, трусы, за утопленные в грязи туфли, за подранные на каком-то заборе штаны, за поздние возвращения домой, за все это Лехе и доставалось от отца с матерью, и они его запирали.

– Три рубля есть, – сказал я. – Хватит?

Леха забрал у меня деньги и побежал на базар за цветами для Таньки. Цветы он, конечно, занес ко мне и поставил в кухне до вечера, чтобы родители не приставали с вопросами.

– Прихожу на базар, – сев в кухне на табуретку, стал рассказывать он, – а прямо у входа в цветочный ряд Егориха стоит. «А-а, – говорит, – голубчик, иди-ка сюда! Сам потоптал – сам и купи». И сует мне этот веник. Пришлось взять. Как думаешь, Тане георгины понравятся?

Георгины были как георгины, только с короткими стеблями. Но тут уж Леха сам был виноват. Нечего было брать их у Егорихи.

– Пошел сдаваться, – поглядев на часы, сказал Леха. – Сейчас батя обедать явится. А вечером я сразу к тебе. Вместе к Тане пойдем.

Я вспомнил о подобранном под балконом носке и вернул его Лехе.

– Как штопка? – спросил он с гордостью. – Сам делал!

– Может, ты уже и вышиваешь крестиком, а я не знаю? – пошутил я.

Но Леха на мои слова не обратил внимания, лишь сказал озабоченно:

– В жизни все надо уметь.

Он встал с табуретки, посмотрел прощально и оценивающе на букет, который я сунул в литровую банку с водой, и, направляясь в прихожую, спросил:

– Так понравятся ей, а?

– Если не заметит, что это с Егорихиной клумбы, – улыбнулся я.

Но Лехе было не до шуток. Он пошел сдаваться.

Всё было важно в этот вечер, всё и всем, кроме меня, – Лехе, Таньке, тому верзиле, с которым мы крупно разговаривали в прошлом году и которого звали Валерой, какому-то незнакомому тихому мальчику и даже Танькиному младшему брату Игорю. Один я был человеком незаинтересованным, а потому и меньше всех волновался.

А поволноваться было из-за чего. Кажется, Танька собрала на день рождения всех своих поклонников. Этого ни Леха, ни я, никто не ожидал. Ну я-то ладно, а вот Леха как-то странно стал себя вести, когда все это обнаружилось.

– А Анна Леонидовна дома? – с порога спросил он у Таньки о ее матери, будто и не к Таньке пришел.

– Ушла к школьной подруге. Цветочки оставь, – съязвила она. – Я ей передам, когда вернется.

Валера, который стоял здесь же, в прихожей, самодовольно ухмыльнулся, а тихий мальчик промолчал.

Я сунул Таньке подарок – большую, скатанную в трубочку фотографию, на которой были изображены мы втроем: она, Леха и я. Это мы еще в начале лета снимались на берегу Орлика.

Фотографию Танька развернула, долго смотрела на нее и вдруг спросила с намеком:

– А кто тут третий лишний?

Снова ухмыльнулся Валера, как будто он знал что-то такое, чего все мы не знали, снисходительно ухмыльнулся: дескать, что с вас взять, с мелюзги.

– Ты, – сказал я Таньке назло этому Валере.

– По-моему, очень хороший снимок, – тихо сказал тихий мальчик.

– Думаешь? – обернувшись к нему, лукаво спросила Танька.

Что это она сегодня строит из себя светскую даму? Мне почему-то показалось, что Танька перед кем-то из нас, перед кем-то одним, воображает. Нет-нет, это она, конечно, не перед Лехой. И не перед мальчиком этим тихим. Наверное, все-таки перед Валерой. Он и сам вон улыбается, как заговорщик.

Мальчик промолчал.

– Да, – встрепенулась Танька, – вы уже знакомы?

Ну, с Валерой-то мы сразу, как вошли, познакомились, если не считать того знакомства, что было год назад. А сегодня он сам открыл нам дверь, как хозяин, и первым соизволил руку подать. А мальчика звали Колей. Он, кажется, пролепетал и свою фамилию, да я не расслышал, а переспросить не решился.

– Чего вы там стоите? – спросил Танькин брат Игорь, выглядывая из комнаты. – Здесь газировка, конфеты!..

– Прошу всех к столу, – произнесла Танька, видимо, заранее заготовленную фразу.