Из-за девчонки

– Ах какая она добрая! Прямо печется обо мне. Как папочка Мартышкин.

Словно в ответ на ее слова в дверь постучали, и ласковый голос дяди Жоры произнес:

– Сонечка! «Байкальчику» хочешь?

– Захлебнись ты своим «Байкальчиком», – вполголоса проговорила Соня, а вслух резко сказала: – Не хочу!

Воспользовавшись наступившей паузой, Игорь начал объяснять геометрию. Математика у Сони особенно не шла. (Впрочем, и с физикой дело обстояло плачевно, а разных там историй-литератур она вовсе не воспринимала и называла «водянкой».) Соня до сих пор была убеждена, что мир исчисляется только целыми, а дроби – это нечто незаконченное, недосчитанное, дефективное. Получив при решении дробь, она начинала злиться: «Ну так же не может быть!» – «Почему? – недоумевал Игорь. – Это – точность, а точность и есть красота». – «Нет, красота – в неточности», – возражала Соня.

На своем карманном калькуляторе (подарок Нины-маленькой, Соня постоянно над ним насмехалась, ей и горя не было, что сестра пустила на эту покупку весь свой первый гонорар) Игорь как-то показал Соне математический фейерверк, которым можно удивить разве что пятиклашку: набираешь 17, делишь на 3, и в окошечке вспыхивает зеленое цифровое чудовище. «Да ну, подстроил что-нибудь», – недоверчиво сказала Соня. Долго она нажимала кнопки сама, все делила по его подсказке 11:3, 13:9, упрямо тыкая пальцем, – и, видимо, была поражена разверзшейся перед ней числовой трясиной. «Фу, гадость какая! – бормотала она. – Сплошные сороконожки». А Игорь с умилением наблюдал за ней, гордясь своей простенькой выдумкой, расшевелившей человеческое любопытство. Но вдруг Соня случайно набрала 18:3 – и обрадовалась, как ребенок. «Видишь, – торжествующе сказала она, – кончился твой фокус!»

«Прямая», «плоскость, „точка“ – все эти элементарные абстракции для нее не существовали. Под „плоскостью“ она подразумевала любую поверхность, „прямую“ упорно называла чертой или даже черточкой, а когда Игорь пытался втолковать ей, что такое, собственно, „точка“, она сердилась: „Ну ладно, хватит водянки. Давай по существу“. Аналогичные трудности возникали и в гуманитарных предметах: перед вопросом, чем отличается „страна“ от „государства“ (или „государство“ от „правительства“), Соня становилась в тупик.

Умом Игорь понимал, что с таким багажом Соня никак не могла блистать в сказочной школе своего детства, а значит, все рассказы Натальи Витальевны на этот счет были, мягко говоря, „мультипликацией“, цветными движущимися и озвученными картинками к вымышленной истории. Но ему чудились неразбуженные возможности и в Сонином незнании. „Кто знает, – думал он, – быть может, за этим скрывается какое-то высшее понимание. В конце концов, сам Эйнштейн в молодости упорно не понимал элементарных вещей“.

Соня и мама ее были убеждены, что Игорь им верит, как верил добряк дядя Жора, для которого все эти истории, собственно, и рассказывались. Но Игорь давно уже догадался, зачем это делается. Соня и Наталья Витальевна хотели всеми правдами и неправдами приукрасить свою бедную прошлую жизнь и, похоже, сами уверовали в сотворенную сказку. Чем чаще Наталья Витальевна повторяла фразу о пятикомнатном доме на виду у всего города, тем отчетливее Игорю представлялась тесная комнатушка с хмурыми окнами, где незаметно и тихо жили, дожидаясь своего счастья, две женщины, большая и маленькая. А сказочный принц дядя Жора все не являлся, то ли дожидаясь персонального приглашения, то ли терзаясь обидой студенческих лет… Когда же он объявился наконец в Брянске, не было ни пятикомнатного дома с зеркальными стеклами, ни французских гостей, ни фантастических школьных успехов. „Мы переживали трудное время“, – коротко говорила об этом Наталья Витальевна, не вдаваясь в подробности. У этой женщины была натура королевы в изгнании, надеющейся вернуться на законный престол. То, что этот престол существует, само собой подразумевалось. И эта уверенность передавалась всем окружающим, Игорю в том числе.

Геометрию Игорь любил, рассказывал он толково, сам увлекся при этом, а когда вдохновение улеглось, увидел, что Соня смотрит на него с улыбкой.

– Ты будешь неплохим администратором, – неожиданно сказала она.

Игорь был задет.

– Я вижу, ты сегодня не в форме, – хмуро ответил он.

– Нет, ученым ты не будешь, – не унималась Соня. – Для ученого ты слишком хорошо все понимаешь.

– А что же, ученый не должен понимать?

– Должен – не то слово, – возразила она. – Ученый хочет понимать, если он не ловкач. А ты и так понимаешь.

Наступило молчание.

– Ну не сердись, – проговорила она, видя, что Игорь изменился в лице. – Я все запомнила, что ты рассказал. Иди домой, я сегодня злая.

– Нет, – сказал Игорь. – Не уйду, пока не убеждусь… не убежусь…

Соня засмеялась.

– Ну, ну! – подзадорила она.

– Пока не приду к убеждению, – сердито закончил Игорь, – что ты готова.

– Ой ка-кой обя-за-тель-ны-ый, ка-кой пра-вильны-ый! – нараспев сказала Соня.

– Что ж тут плохого? – спросил Игорь.

Соня пожала плечами.

– Не пойму, что ты за человек, – отвернувшись, буркнул Игорь.