Из-за девчонки (сборник)

– К-когда я ем, я глух и нем? – деловито спросил он Коробкина. Но ответа не получил. Тогда он съел у него бутерброд с сыром. (Валерий, сглотнув слюну, продолжал листать книгу.) – История техники! Том первый!.. – забрал у него книгу Колюня и заахал: – Какую литературу читает человек! Того и гляди, изобретет колесо, а если п-поднатужится, то и велосипед.

– Ты подошел, чтобы это сказать? – сурово спросил Валерий.

– Совсем человек перестал п-понимать шутки!

– Я уже говорил: твоих шуток я не понимаю.

– Т-ты тоже не всегда афоризмами выражаешься. «Морду набью», «скот», – напомнил ему Колюня про первосентябрьскую линейку. Красным карандашом подправил кое-где стершуюся линию раздела парты. – Но я не злопамятный… Сбежим с последнего?

– С труда? – глянул в расписание Валерий. – Не могу. Надо одну детальку для поворотного круга выточить.

– А п-после уроков что делаешь? – не отступал Колюня.

– Домой пойду.

– Жаль. У меня есть идея: в киношку с-сходить…

– Во сколько?

– В четырнадцать п-пятьдесят. В Доме культуры.

– Не могу. В это время придет машина. С матерью баки грузить будем. А что идет?…

– Лучше спроси, кто с нами п-пойдет! – Колюня придвинулся к нему поближе и шепнул на ухо: – Твоя соседка!

– Без меня! – тотчас отпрянул и стал еще суровее Валерий.

– Ну Коробок!

– Я же сказал: не могу. Баки грузить будем…

– Один раз в жизни о чем-то попроси-ил! – тихо и с отчаянием простонал Колюня.

– Ладно, – уступил Валерий. – Но с одним условием: ты мне продашь трубу. Тебе она все равно не нужна.

– Договорились! – Колюня признательно сжал его руку.

– Всю сумму не могу сразу. Отдам частями.

– О чем разговор?! – засмеялся Колюня. – И чтобы ты не п-передумал, держи, паря, все три билета. Встречаемся у входа!..

Он так увлекся переговорами с Коробкиным, что не заметил, как в класс со стопкой тетрадей вошла высокая, прямая как штык учительница литературы и русского языка Наталья Георгиевна. Она с нарочито покорным видом ждала, когда Рублёв заметит ее присутствие.

– Я могу начинать урок? – вежливо осведомилась она у него.

– Аха… – не нашелся Колюня и прытко побежал на свое место.

Речной рак в разрезе

Ученик и учителя – это всегда целый роман. Пишется он долгие годы – восемь, иногда десять лет подряд – и лишь в редких случаях развивается бесконфликтно.

И еще – это роман без конца! Ты давно окончил школу, постарел и живешь за тысячи верст от нее. А в твоей памяти она все такая же, какой была тогда. Стоит все на том же месте, хотя ты точно знаешь, что ее снесли и построили новую, вокруг нее по-прежнему шумят на ветру высокие тополя, над ней в горячей синеве неба нескончаемо плывут белые облака твоего детства. И твои учителя, не старея, не болея, не умирая (было бы ужасно, если бы в нашей памяти происходило то же самое, что и в жизни, не правда ли?), их лица, улыбки, глаза и даже страхи, вольно и невольно посеянные ими в наших душах, – все живет, пока живешь ты…

И незачем мне, доказывая это, далеко ходить за примерами. Помнится, учась в школе, я самостоятельно не решил почти ни одной математической задачи – до того был туп и неупорен, и моя любовь к точным наукам проявлялась лишь в том, что я стремился безошибочно списать у своего товарища, – тот в порядке обмена ценностями списывал у меня по другим предметам. Не знаю, как сейчас чувствует себя этот товарищ, но мне, словно в наказание за списывание, в среднем один раз в неделю снятся кошмарные алгебраические сны. Всю ночь до утра в моем сумеречном спящем сознании летят, крутясь, как вьюга, мириады математических символов, мои глаза и рот забивают осколки нерешенных уравнений, в мозг иглами впиваются тысячи неизвестных, и сквозь эту мучительную кутерьму проглядывают четкие, как два абсолютных нуля, черные неподкупные глаза нашей математички – точно такими они у нее были, когда, проверив мою безукоризненно списанную работу, она недоверчиво смотрела на меня…

Но бывает, не учителя нам, а мы им в течение многих лет снимся в страшных снах. Колюня Рублёв как раз тот случай. Могу поручиться: кто-то из учителей до сих пор встает по утрам разбитым из-за него.

Но не будем сразу сильно наседать на него за это. Совсем не действовать на нервы учителю ученик не может – такова жизнь. Тем более что, досаждая учителям, Колюня чаще всего ничего против них самих не имел. Ему нравилось смешить класс. Нравилось разнообразить монотонную школьную жизнь. И ничего в этом плохого, кроме хорошего, согласитесь, нет.

Нет? Но учителя год за годом вышибали из Колюни эту привычку, да с такой силой, что он, бывало, на большой скорости вылетал вместе с ней из класса. Да еще с приказом немедленно идти к директору и самому доложить, за что был выгнан. Происходило иногда и такое. Колюня оставался на месте, а учительница, с красным от возмущения лицом, стремительными и грозными шагами покидала класс.