Из-за девчонки

Его кумиром в те дни стал Шаляпин. В неисчерпаемой мощи его голоса он искал и находил силу, чтобы избавиться от тоски. Пластинку с песнями и романсами в его исполнении (раньше такие вещи он считал утехой для слезливых старикашек) он почти стер, проигрывая ее без конца. Любил слушать, стоя лицом к окну. Всякий раз ему хотелось представить, какая Катя не на слайдах, а вживе. Но сеансы домашней магии делали свое дело. Сквозь закуржавленное стекло он видел ее неправдоподобно большое, в полнеба, лицо и тряс головой, чтобы освободиться от этого миража…

«Разлука уносит любовь…» – затаенно обещал ему шаляпинский голос, измученный страданием. Колюня прижимал лоб к заледенелому стеклу окна. И тихонько подпевал Шаляпину…

КАЖДОМУ – СВОЕ?…

В первые дни после каникул школа напоминала кулисы театра. Во время переменок и после уроков по ней ходили мальчишки в выцветших, великоватых им гимнастерках, девочки в трико и с бумажными розами в волосах, учительницы в длинных платьях фей – заканчивалась подготовка к фестивалю искусств.

Как и намечалось, он состоялся в первое после зимних каникул воскресенье. Колюня с утра занял свое место в радиоузле на четвертом этаже школы. Текст литературно-музыкальной композиции лежал перед ним… Только это был уже не совсем его текст. Накануне фестиваля искусств Наталья Георгиевна многое в нем поменяла. Так, вместо стихов Беллы Ахмадулиной вставила басню Крылова, вообще убрала написанную самим Колюней пародию на прием в комсомол в их школе. И некоторые записи пришлось заменить: Руссоса на Муслима Магомаева, Аллу Пугачеву на Клавдию Шульженко… Он спорил, доказывал, что композиция должна нравиться не только учителям. Сначала она просто-напросто отмалчивалась, а потом сказала, что все эти замены потребовала сделать Ольга Михайловна, председатель жюри фестиваля искусств.

– У меня отношения с ней не лучше твоих, – с суровым видом пояснила Наталья Георгиевна. – И я не хочу давать ей повода обвинить меня, кроме всего прочего, в подыгрывании ученикам…

Скрепя сердце Колюня сделал все, что требовалось… А теперь, сидя в радиоузле, он даже радовался, что весь день будет находиться здесь, а не в актовом зале. Там бы ему пришлось сидеть рядом со своими одноклассниками, болеть за свой класс и, проявляя патриотизм, после каждого номера, подготовленного восьмым «А», оголтело кричать: «Бра-во!!! Бис!!!»

Не тянуло его в последнее время ни веселиться, ни дурачиться…

Кроме того, он мог быть в зале, отсутствуя, – с актовым у него имелась двухсторонняя связь. Щелкнул тумблером – и слушай, кто, из какого класса, с чем выступает…

«Владимир Владимирович Маяковский! „Стихи о советском паспорте“. Читает…»

Ну, ясно, сейчас на сцену выйдет здоровенный десятиклассник. Он эти стихи читает начиная с пятого класса. Постоит, помолчит, делая вид, будто сильно волнуется, а потом дурным голосом как закричит: «Я волком бы выгрыз бюрократизм!…» «Такие горлодеры не лучше бюрократов!…» – злился про себя Колюня, слушая чтеца…

«Выступает сводный ансамбль первых – третьих классов!…»

Через секунду на сцену, как горох, высыпят сорок мальчиков в красных рубашоночках и сорок девочек в матрешкиных сарафанах и начнут ногами выделывать всякие кренделя, а публика, особенно учителя и родители, будут млеть от удовольствия…

А вот и знакомые имена.

«Выступает ученица восьмого „А“ класса Светлана Зарецкая! Чайковский! „Времена года“…»

Играй, Светик, не стыдись. Представляю, как быстро и красиво, глаз не оторвешь, твои пальчики сейчас бегают по клавишам. Тянешь белую шею, заглядывая в ноты. Но тебе бы на пюпитр не ноты, а портрет Валерочки поставить – вот бы ты заиграла!… Только зря ты, Светка, стараешься. Там все глухо, не достучишься до него. Нам с тобой одинаково не повезло. Ни тебе, ни мне не расклепать эту железную парочку.

… Фестиваль шел как по маслу. Ни один из номеров не сорвался. После каждого выступления, как положено, раздавались хотя и жидкие, но аплодисменты. Наталья Георгиевна и приданные ей в помощь учителя были довольны.

А часа через два был объявлен перерыв. Все кинулись к выходу. Но тех, кто был занят в следующих номерах, Наталья Георгиевна остановила, попросила их еще порепетировать.

В перерыв школа загудела, застонала от топота сотен ног по лестничным ступенькам. Любители быстрой езды, повертев головами и не заметив поблизости никого из учителей, со счастливым видом съезжали по перилам. Буфеты были развернуты на всех этажах. Первоклассники, успевая туркать друг друга, восхищенно и неторопливо слизывали с палочек мороженое. Ученики постарше солидно потягивали пепси-колу…

– Почему молчит наше радио? – удивилась Наталья Георгиевна. – Кто-нибудь сбегайте, узнайте у Рублева, в чем дело…

Она выжидательно посмотрела на Валерия Коробкина, занятого в сцене из «Недоросля» в роли Стародума.

– Как в них сбегаешь? – Красный от натуги, он яростно вгонял ноги в тесные для него ботфорты. – Дали на два размера меньше моего!…

– Извини, я думала, твое благородство распространяется и на нас, учителей…

– Я схожу, – вызвалась Катя – госпожа Простакова.