Из варяг в хазары

В одну из темных августовских ночей бежали невольники, пристукнув охранников, да так ловко исчезли, словно в воду канули, — только их и видели. А ведь говорить по-хазарски не умели, так, понимали с пятого на десятое. Приказчики — те, кто остался жив, — только головами качали, удивлялись. Один Евстафий не удивлялся — быстро сообразил: нечистое это дело вряд ли обошлось без поддержки итильского купца Ибузира бен Кубрата, которому Догорол помешал в Саркеле своим дешевым вином — сильно сбил цены. Да расторговался быстро и рабов быстро купил — так вот, получай за тот ценовой беспредел, который творишь. Наперед знать будешь! Как будто Евстафий и без того не знал, что нехорошо поступает. Но куда было деваться-то? Коли вино, купленное по дешевке в Корсуни, уже начинало скисать. День-другой, и что с ним потом делать — в реку Бузан вылить? Ах, нехорошо получилось… Да еще и лошади пали, тоже, наверное, не без участия бен Кубрата, видали люди у коновязи его приказчика — волоокого мальчишку Езекию. Ой, не зря этот Езекия около коней крутился, морда чернявая!

И ведь не докажешь ничего, да и кто его, Евстафия, залетного ромея, слушать будет? Честно говоря, у себя в Суроже он бы, сговорившись с другими купцами, точно так же проучил чужеземцев-нахалов. В общем, всё случившееся воспринял купец Догорол как неизбежность. Долго не горевал — всё одно горем делу не поможешь, больше печалили не разбежавшиеся рабы, а павшие лошади — пришлось раскошелиться на новых. Купив, можно было б и в обратный путь тронуться, как говорят в стране склавинов, несолоно хлебавши, да, как говорят там же, пришла беда — отворяй ворота.

Не понравился чем-то незадачливый сурожец каган-беку Завулону, ныне покойному, чтоб он в аду жарился на самой большой сковородке. И вроде Евстафий нигде ему дорожку не переходил, даже взятку — как подсказали — заранее дал: подарил красивого армянского мальчика, который, правда, вскоре подох, собака, объевшись недозрелыми сливами. И хотя тут уж Догорол явно ни при чем был, осерчал на него каган-бек, даже велел бросить в тюрьму и приковать цепью к каменной стене, словно какого-нибудь должника-неплательщика. Потом уже, когда вышел из темницы, сообразил: видно, кто-то каган-беку гораздо лучшую взятку дал, да хоть тот же бен Кубрат или Вергел. Ох, грехи наши тяжкие… Недаром говорится — от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Впрочем, Евстафий воспринял случившееся вполне философски: пока жив — и ладно. Могло ведь и хуже быть. А так — что ж… Разыскал своих, сходил вечером в баню — неплохая баня в Итиле, ничуть не хуже сурожских — и следующим утром засобирался в обратный путь.

До Саркела мно-ого фарсахов, за один день не пройдешь, не пройдешь и за пару. Да еще печенеги всюду рыщут, словно голодные волки. Надо же, совсем обнаглели, ворвались среди бела дня в город, разграбили дворец каган-бека, самого каган-бека убили — туда ему и дорога, змею. Ужас что творится! Потому, подсчитав оставшееся серебришко — не только серебришко, но и блестящие золотые солиды у Евстафия в заначке были! — решил купец всё-таки нанять надежную охрану да знающего проводника.

Сказано — сделано. Где еще проводников да охрану искать, как не на рынках? За день Догорол обошел все — и нашел-таки. Четверо варангов — так ромеи называли норманнов — воины хоть куда. Один — молодой, мордатый, толстый, по глазам видать — гад, каких мало, да Евстафию не до выбора было. Как говорится, на безрыбье… Второй — здоровенный вислоусый детина самого глуповатого обличья, этот понравился купцу больше всех. Третий — тощий, но видно, что жилистый, сильный, с рожей висельника. Чернявый, больше похож на хазарина или печенега, нежели на варанга. Ну, и четвертый — седой длиннобородый старик, Евстафий его принял было за главного, и ошибся — верховодил всем молодой толстяк. Правда, висельник с вислоусым не особо-то его слушались, себе на уме были, уж на это-то у сурожца был взгляд наметан.

Там же, на рынке, отыскался и проводник — давнишний знакомец Сармак, он же, собственно, и привел остальных. Сказал, что будет еще и пятый — слуга по имени Грюм, но он подойдет позже, по пути. Потом, оглянувшись и подмигнув купцу, предложил купить у него двух невольников — молодого работящего мордвина и красивую славянку-девственницу. Просил на удивление недорого, что, с одной стороны, вызывало некоторые подозрения, но с другой… Чего сурожскому купцу Евстафию Догоролу еще терять-то было? Всё, что можно, он здесь уже потерял, одна надежда осталась — на Саркел. Там всё — корабли, верные люди, деньги.

Главное, конечно, корабли. Не дай бог, еще сгорят — этого Евстафий больше всего опасался, далее заставлял себя не думать о страшном, чтобы не сглазить, да всё же, как только отвлекался от дел — так полыхало в его глазах оранжевое буйное пламя. Ой, не дай господи!