Из последних сил

Лимфоузел удалили уже в России, операция не сложная, больших денег и поездки в Израиль не требует. Назначали курс химиотерапии. А это такой ад, какого и злейшему врагу не пожелаешь. Три дня — сама химиотерапия, потом неделя отдыха… Хотя какой это отдых? Волосы начали выпадать уже на второй неделе. Слабость, постоянная рвота. Врачи говорили, что с этим помогут справиться лекарства, специальные противорвотные таблетки, которые назначают вместе с химией. Ничерта они не помогают. Надю тошнило непрерывно… Даже вспоминать не хочу этот месяц. И все последующие курсы лечения — тоже.

Надя осунулась вся, угасла. Знаешь, как страшно было видеть ее такой? Я же к другой сестре привык, к живой, веселой несмотря ни на что. Она почти сдалась. Время от времени проскальзывали мысли и слова о самоубийстве. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее такой, и разуверилась в том, что сможет победить рак. А она всегда побеждала! Она никогда не сдавалась…

Помню, как она воспряла после моих слов о том, что если она продержится еще две недели на химии — победа за нами! Потому, что такой ад не выдержит никто, и обосновавшаяся у нее в теле болезнь — тоже. Но я ошибался… Химиотерапия закончилась, следов опухоли больше не было видно. Еще полгода.

Потом — снова лимфоузел. Снова операция. Снова курс химии… Снова мы думаем, что на этот раз — все. Я время от времени беру заказы у Горбунова, учусь устраивать несчастные случаи, учусь убивать… Учусь очень успешно. К концу первого года работы наемным убийцей я перестал бояться. Зачерствел, наверное… Да и убивать приходилось убийц и подлецов. Я усвоил, что любой, кто имеет дела с Горбуновым — подлец. Да и я, пожалуй, тоже.

За два года, что я работал на Горбунова, у меня было шесть заказов, считая и самый первый. Больше таких сумм он мне не предлагал, максимум, кажется, тысяч 800… Тогда Горбунову кто-то совсем уж круто перешел дорогу, разозлил его и оскорбил. И мне он поручил не просто убить, а убить жестоко, в назидание другим. Тогда я и попробовал струну и с тех пор всегда носил ее с собой как средство устрашения. Струна возле шеи действует куда эффектнее, чем левитирующая мебель.

Я откладывал деньги, убеждал себя, что вот сейчас, еще один курс лечения, и все! Совершу то самое дерзкое ограбление банка, о котором думал с тех пор, как обнаружил в себе дар телекинетика, и мы уезжаем на Карибы, навсегда!

Но тут у Нади нашли очередную опухоль — проклятая меланома, уже давно уничтоженная, продолжала давать метастазы. На сей раз она проросла в брюшную полость. Врачи назначили лучевую терапию — пытались выжечь эту дрянь. Потом — добивали ее химией, но все, что смогли сделать — это замедлить ее рост.

Снова требовалась операция. Снова за рубежом. Надю соглашались взять клиники в Израиле, Германии и США. Говорили, что случай — тяжелый, но они готовы ее оперировать. Уверяли, что с высокой долей вероятности удалят опухоль и уничтожат все ее метастазы, предотвратив появление новых образований.

А знаешь, что сказали нам здесь, в России? И когда впервые обнаружили меланому, и когда нашли новую опухоль после всех перенесенных курсов химиотерапии? Мне посоветовали скрасить последние месяцы жизни сестры. Исполнить ее заветные желания или, как вариант, улететь в теплые края. В Турцию, в Тайланд, на Карибы… В общем, в какое-нибудь райское и теплое место. Не для лечения, нет. Избыток солнца вообще считается вредным для онкологических больных. Но когда у тебя УЖЕ меланома сетчатки, плавно разрастающаяся на все ткани глаза, то порцией ультрафиолета меньше, порцией ультрафиолета больше — не все ли равно? Зато умрешь ты счастливой.

Здесь лечить Надю никто не собирался. У нас хорошие врачи. У нас неплохая техническая база. У нас в стране есть все, чтобы спасать смертельно больных людей! Все, кроме законодательства. Если ты — главврач больницы, то твой ночной кошмар — это рост смертности в твоем заведении. Выросла смертность — значит хреновая у тебя больница, значит паршивый из тебя руководитель. Значит — урежут финансирование. Поэтому никто не берется оперировать тяжелых больных. Никто не возьмет к себе в больницу умирающего! А вдруг операция не будет успешной? Вдруг больной умрет? Все показатели — к черту. Главное — статистика.

А главврачи — тоже люди, причем, люди, в общем-то, хорошие. Они понимают: возьмешь на лечение смертельно больного и не справишься — в следующий раз не сможешь взять на лечение того, кого еще можно спасти. Потому что финансирование! Потому что показатели!

Вот они и живут, выбирая: кого спасать, а кому посоветовать умереть красиво. Не представляю, если честно, каково им…

Поэтому если у тебя обнаруживают рак, причем рак запущенный, тяжелый — это приговор. Все, лети умирать в теплые страны. Лети в Тайланд, чтобы увидеть море, ведь на том свете только и делают, что говорят о море. Мы тебе сочувствуем, мысленно мы с тобой. Но главное — не умирай здесь.