Из ниоткуда в ничто

Что до него, он также был откуда-то вырван. Разве он не должен был примириться с фактом существования жены и двух подрастающих детей? Не проводил ли он свои дни за работой, которую ненавидел? В нем разгорался гнев. Пламя ворвалось в его сознательное Я. Зачем сорная трава, подлежащая уничтожению, претендует на прозябание? А вся эта возня с фотографическим аппаратом — не была ли она одним из видов самообмана? Он не хотел быть фотографом. Когда-то он хотел быть певцом.

Он встал и пошел по склону холма, продолжая наблюдать за игрой теней внизу, на равнине. Ночью, когда он лежал в постели с женой, не вела ли она себя с ним так, как вела себя в саду? Что-то как бы выдергивалось из него, и взамен вырастало что-то другое — то, что она хотела вырастить. Их любовь напоминала его возню с фотографическим аппаратом: лишь бы как-нибудь провести свободное от работы время. Жена обходилась с ним слишком решительно, слишком уверенно. Она выдергивала изящные сорные травы для того, чтобы выросло то, что она наметила («Овощи! — с отвращением воскликнул он. — Чтобы могли вырасти овощи!»). Любовь — это аромат, это оттенок звука на устах. Она как послеполуденный свет на спаленной траве. Уход за садом и выращивание цветов не имеют с любовью ничего общего.

Пальцы Уолтера Сейерса судорожно сжимались. Фотографический аппарат висел на ремешке через плечо, Уолтер ухватился за ремень и подошел к дереву. Он занес аппарат над головой и с размаху ударил им о ствол дерева. Резкий треск — сломались хрупкие детали — прозвучал в его ушах нежной музыкой. Как будто с его уст внезапно слетела песня. Он снова размахнулся аппаратом и снова ударил им о ствол дерева.

IV

Розалинда, работавшая в конторе Уолтера Сейерса, с самого начала чем-то отличалась от той молодой женщины из Айовы, которая переходила из одной конторы в другую, переезжала из одних меблированных комнат на Северной стороне Чикаго в другие и робко пыталась немного узнать жизнь, читая книги, посещая театр и одиноко блуждая по улицам. На новом месте ее жизнь сразу же приобрела смысл и цель, но в то же время стали возникать затруднения, впоследствии заставившие ее бежать в Уиллоу-Спрингс к матери.

Кабинет Уолтера Сейерса представлял собой довольно большую комнату на третьем этаже фабрики, стены которой возвышались над самой рекой. Розалинда появлялась утром к восьми часам, входила в кабинет и закрывала дверь. В большом помещении по ту сторону узкого коридора, отделенная от ее уголка двумя толстыми перегородками матового стекла, находилась главная контора акционерной компании. Там стояли письменные столы торговых агентов, нескольких клерков, бухгалтера и двух стенографисток. Розалинда избегала знакомства с этими людьми. Она предпочитала оставаться одна, проводить возможно больше времени наедине со своими мыслями.

Розалинда приходила в контору в восемь часов, а ее начальник являлся не раньше половины десятого или десяти. В течение одного-двух часов по утрам и под вечер кабинет оставался в полном ее распоряжении. Придя, Розалинда немедленно закрывала дверь в коридор и, оставшись одна, чувствовала себя дома. Такого ощущения она не испытывала, даже когда жила у родителей. Она снимала с себя пальто и ходила по комнате, трогая то одно, то другое и наводя порядок. По вечерам уборщица-негритянка мыла пол и стирала пыль с письменного стола начальника, но Розалинда брала тряпку и снова вытирала стол. Затем она распечатывала полученные письма и, прочитав их, раскладывала отдельными стопками. Ей хотелось тратить часть своего заработка на цветы, и она представляла себе полные цветов небольшие корзины, висящие вдоль серых стен. «Позже я, пожалуй, это сделаю!» — думала она.

Стены комнаты отгораживали Розалинду от мира. «Почему я здесь так счастлива?» — спрашивала она себя. Что касается начальника… она считала, что почти не знает его. Это был застенчивый человек, небольшого роста…