Из книги «РАПОРТ»

В городке тут и там встречались милейшие, хотелось бы думать, сельдвильские[30], старинные, и всё же невероятным образом вечно юные личики переулков, вглядываясь в которые, наблюдатель невольно слегка влюблялся в очевидные черты, дабы сейчас же проникнуть в державшую наготове сладости кондитерскую, в коей по мере возможности благопристойно исполнялся концерт. Мне казалось, что я наблюдал, как будто находясь всё ещё в былых, интересных, заполненных всевозможными происшествиями временах, как фигуры из книг Конрада Фердинанда Майера[31] воинственно, но поэтично вышагивают по украшенным статуями мостам, под которыми струится хрустально–чистая вода, словно желая напомнить своим обликом картины Гольбейна. В ресторанных залах, будь они удостоены посещения, ожидали взглядов ресторанные полотна, обстоятельство, способствовавшее поднятию настроения. Авторы, они же беллетристы, занимались в огромных переплётных мастреских тем, что снабжали тот или иной из по возможности многочисленных томов собственного произведения собственноручной подписью, каковая процедура занимала самое малое один целый день. Неотрывно совершались прочтения собственных сочинений перед лицом избранного дамского общества в пространствах, словно специально предназначенных для подобного удовольствия, поскольку обнимали слушательскую вселенную как воплощение дружелюбия.

Я сознаю, что пишу розово, однако, разве в реальности не существует роз? Разве не сосуществуют благоуханности с безуханностями? В моём понимании, писатель, будучи настроен сколь–либо благоприятно к ближним, имеет полное право выступать таким образом, чтобы спасать иллюзии, помогать ограждать их от подавления здравостью, по коему поводу я считаю себя уполномоченным упомянуть писательницу, или подвижницу книг, которой не приходилось воздвигать собственных книг в том смысле, что она обладала толпой поклонников, бывших по божьей милости молодыми и не обиженными судьбой настолько, чтобы светиться, или же слезиться, способностью преклоняться перед своей госпожой, именовавшей своей собственностью располагавшуюся в описываемом мной городке недвижимость исключительной миловидности, едва различимую под вездесущими переплетеньями цветочных культур. В этом исключительно из правил благообразном жилище она предавалась по большей части изыску новых путей восстановления сил и поддержанию красоты до такой степени, что потеряла умение ко всему, кроме испускания лучей в сторону тех, кто изготовлял новеллы у неё на службе, кои она исследовала на предмет пользы и в удачном случае оставляла себе и использовала как вздумается.

Среди этих историй, или новелл, или как угодно будет их обозвать, среди прочего имелись предназначенные для увеселения владелицы пышности, или шедевры, поскольку восхищение и любовь, верность и преданность призваны сотрудничать, и в отдельных случаях работают восхитительно. Она, возможно, уже давно прихорошившаяся именем Клариссы, с охотою предоставляла радость поцелуя вытянутой ручки а ля леди Милфорд сослуживцам, своевременно, разумеется, получавшим соразмерное вознаграждение, вводя в искушение сравнить её с героиней, населяющей, как известно, одно из патетических творений в области драматической литературы. Городской театр городка, к коему ластятся широкие поля и пашни и из водопровода коего я не раз имел случай утолить летнюю жажду вкуснейшим и гурманским образом, обладал ступенчатым щипцом, стало быть, происходил из эпохи готики, из чего следует, что ранее служил другим целям, поскольку средние века ещё не ведали о храме муз, а полагались почти исключительно на церковь.

Отсутствие в городке малейших художественных разногласий и единение мнений в отношении хорошего вкуса доказывало добросердечность ведущей части населения, а также утончённость и настоящую либеральность, господствовавшие в этих кругах. Один из моих кузенов обживал сию окрестность в качестве владельца платяной лавки. Кларисса прибегает к помощи своего превосходного сердца. Между сучьев леса поблёскивают в безоблачном небе звёзды, а тот, кто блуждает по начищенным, как паркетные полы, тропкам, ведущим в город, у того случаются наплывы, яснящие голову. О, как оживает душа!

ЭМИЛЬ И НАТАЛИ

Крупные хлопья сыпали однажды во двор замка. Не думаю, что мне следует уточнять, где это происходило. Достаточно того, что это произошло наверняка.

Вчера я снова занимался очень даже безответственным поведением, я был далёк от всех принципов экономности.

О, какие носки связала мне тогда, к слову, милая деревенская умница, и как окрутил меня петлями теребящий крылья носа аромат жаркого в подъезде, заполненном звуками колокольной воскресной заутрени!

Вчерашние пивные кружки, чей образ заставлял мои мысли почти спотыкаться, мерещатся мне в колоссальном формате. И тем не менее, каждую из них я принял на себя. Никакой игры воображения, голая правда — то, что я вкусил часть сырной головы замечательнейшего из вообразимых видов.