Из Касабланки морем

летом случилось по вине какого-то сахарного заводика с Днестром. У девушек, как и вчера, было отличное настроение, и рассказ Атаулина их нисколько не тронул, гораздо, больше их интересовал надвигающийся вечер, и Наталья, как обычно, в своей шутливо-властной манере сказала: -- Весь день проторчать в библиотеке, чтобы нарваться на статью, которая испортит настроение? Ну и милое занятие вы нашли себе, Мансур. Уж лучше бы покопались в памяти, как мы советовали вам днем, и вспомнили еще про какой-нибудь юбилей, подобный вчерашнему. Не один же элеватор вы построили в жизни, я готова даже отметить авансом юбилей следующего... А статью эту выбросьте из головы -- неизбежная расплата за технический прогресс... -- Весь день с калькулятором в руках подсчитывать убытки какого-то гадкого завода, губящего все живое вокруг, когда мы с утра выбираем наряды к сегодняшнему вечеру, высиживаем в очереди к лучшему парикмахеру, а вы даже не заметили этого, Мансур. Нехорошо...-- улыбнулась Ксана, но видно было, что она несколько разочарована им.

"Какие милые девушки, что я порчу им настроение, у них все-таки отпуск, праздник,-- спохватился Атаулин, действительно только теперь заметив, какие они сегодня необыкновенно нарядные.-- Когда мне еще удастся побыть в таком милом обществе?"-- мелькнула мысль, и он, подлаживаясь под их шутливо-иронический тон, сказал:

-- Такой я уж, девушки, джентльмен. Дела заслоняют от меня прекрасное. Ну что ж, юбилеев больше не предвидится, могу пригласить только на панихиду по реке. Я когда-то вдоль нее, на севере Казахстана, ставил мельницу и элеватор. Но так был занят, поверьте, что ни разу не удалось побывать на реке, увидеть ее, хотя протекала она в нескольких километрах. А теперь вот долго придется ждать...

-- Пессимист!-- в один голос воскликнули девушки.

-- Не панихиде, а возрождению реки посвятим вечер,-- добавила Ксана,--и не только за нее, но и за многие другие реки, что загубил ваш брат, инженер, поднимем бокалы, идет?

Атаулин пригласил их в облюбованный ресторан на верхней палубе, и вновь они танцевали, веселились до самого закрытия, и, как заправские кутилы, ушли последними, прихватив с собой бутылку шампанского. Эту бутылку распили тут же на палубе, возле бассейна, за Принцевы острова, что обозначились справа по борту сияющими огнями, хотя и не такими яркими, как испанский Аликанте.

Но как бы ни было весело, приятно с девушками, относившимися к нему с трогательным вниманием, временами он вдруг словно проваливался памятью куда-то далеко-далеко -- к неведомой реке, петляющей среди казахских аулов, русских сел и казачьих станиц, и, странно, испытывал какую-то вину. Но перед кем и за что?

Девушки тормошили его, говорили что-то ласковое, веселое... Расходиться никак не хотелось, наверху девушкам в открытых вечерних платьях становилось прохладно, и они напросились к нему в гости. В каюте Атаулина обе тут же принялись хлопотать, благо в холодильнике было что выпить и чем закусить, а главное, можно было приготовить кофе. Пока девушки накрывали на стол, Атаулин распаковал чемодан, достал магнитофон и кассеты. Музыке девушки обрадовались больше всего.

-- Ночь отменяется, потому что на рассвете Босфор и Стамбул! Гуляем до зари!-- в восторге крикнула Ксана, глядя влюбленными глазами на Атаулина.

Стихийная вечеринка получилась не хуже, чем в ресторане; стараясь особенно не шуметь, танцевали, пели вполголоса, выходили на палубу помахать сонным Принцевым островам. А едва занялась заря, они первыми поднялись на палубу.

Теплоход медленно входил в Босфор, и сразу открывалась величественная бухта Золотой Рог, разделяющая Стамбул на старый и новый город, на деловую и жилую часть. У входа в Босфор высился трагический маяк, с которым у греков и турок связано немало легенд. По турецким легендам, султан замуровал в башне свою любимую дочь, и поэтому называется она Девичьей башней, а греки называют ее Лиандровой, опять же согласно легенде о несчастной любви. Босфор узок, местами не более семисот метров, и потому теплоход шел с предписанной скоростью десять миль в час и вели его опытные турецкие лоцманы.

Удивительное зрелище восход! В утренней дымке то исчезают, то появляются сотни минаретов Стамбула, и среди них особенно величава четырехминаретная мечеть Айе-София и шестиминаретная Голубая мечеть Султана Ахмета -- чудо восточной архитектуры. Берега Босфора, набережные в любое время суток многолюдны -- толпы праздного, пестрого, туристического люда.

Атаулина поразил прежде всего полуторакилометровый висячий канатный мост, соединяющий Азию и Европу, гениальное и величественное творение американских, японских и немецких инженеров, архитекторов и строителей. Гигантский ажурный мост с восьмирядным автомобильным движением, словно легкая паутина, покоился на берегах, привязанный стальными канатами к четырем могучим бетонным быкам. Трехсотмиллионное сооружение, окупившее себя за два с половиной года, казалось простым и надежным, как и все гениальное.