Из ада в рай и обратно

У меня сохранилось досье по одному делу, которое Илья Брауде вел в конце двадцатых годов. Молодой муж юристки еврейского происхождения, русский рабочий парень, беспрерывно оскорблял ее национальное достоинство, публично измывался над ней и унижал, а закончилось это тем, что в пылу очередной ссоры пальцем проткнул ей глаз. Его судили – и осудили – за увечье, которое он причинил, но ни в формуле обвинения, ни в приговоре нет ни слова о самостоятельном, ничуть не менее тяжком (а судя по сталинскому ответу Еврейскому телеграфному агентству США – даже более тяжком) преступлении: активном антисемитизме, который якобы карался в Советском Союзе смертной казнью.

И все же в утверждении, что двадцатые годы, как и первая половина тридцатых, – период государственного покровительства российскому еврейству, есть немалая доля правды. Именно в этот период множество лиц еврейского происхождения выдвигается на руководящие посты во всех сферах партийной, комсомольской, государственной, профсоюзной, хозяйственной, культурной жизни. Даже в военном ведомстве, где участие евреев после гражданской войны было не слишком заметным (не считая политработников – комиссаров), к началу тридцатых годов весьма высокие посты заняли лица еврейского происхождения. Когда был создан в очень узком составе Военный Совет при наркоме обороны, шестнадцать мест получили в нем военачальники еврейского происхождения[2]. Вскоре все они погибнут в лубянских застенках.

Даже в святая святых – в партийном идеологическом штабе, в редакции газеты «Правда» – высшие руководящие посты были отданы евреям: газетой управлял триумвират в лице пользовавшихся безраздельным доверием Сталина Льва Мехлиса, Михаила Кольцова (Фридлянда) и Льва Ровинского[3]. Еще того более: Сталин направил на работу в «Правду» ее чрезвычайно плодовитым и чрезвычайно воинственным фельетонистом Давида Заславского, меньшевика, активного «бундовца», справедливо обвинявшего Ленина (1917 год) в сговоре с германскими властями для низвержения законной российской власти и заслужившего от Ленина самые бранные клички, которые были в печатном словаре. До сих пор кажется невероятным: в 1928 году центральное место на страницах главного партийного органа занял беспартийный еврей, не раз себя заявлявший как непримиримый антибольшевик! И лишь шесть лет спустя, в 1934 году, доказав своим ядовитым пером верность отцу народов, Давид Заславский вступил в партию. Рекомендацию ему дал лично Сталин[4].

Все советские послы персонально утверждались политбюро, то есть фактически самим Сталиным. Тем показательнее, что и в двадцатые, и в тридцатые годы послами в самых важных для Москвы западных странах (США, Англии, Германии, Франции, Италии, Испании и других) были евреи: Максим Литвинов (Баллах), Иван Майский (Израиль Ляховецкий), Адольф Иоффе, Григорий Сокольников (Бриллиант), Борис Штейн, Яков Суриц, Марсель Розснберг, Михаил Кобецкий, Лев Хинчук, Константин Уманский… Еще того более: Яков Суриц с вызывающей демонстративностью был назначен послом в Берлине в 1934 году, когда там уже установилась нацистская власть, даже на первом этапе отнюдь не скрывавшая своего отношения к евреям[5].

Есть множество фактов, свидетельствующих о том, что Сталин именно демонстрировал, иногда и без видимой необходимости, не только свою толерантность, но даже какую-то особую симпатию к евреям, – это говорит лишь о том, что он боялся (еще не пришло время!) обнажить истинное отношение к ним. Он знал в себе этот порок и пока еще ни в коем случае не хотел, чтобы о нем узнали другие: такие болезненные «перестраховочные» комплексы хорошо известны психологам и достаточно подробно изучены. В русской лексике они выражены старой народной пословицей: «на воре шапка горит».

Когда в 1934 году потерпел катастрофу стратостат, поднявшийся на рекордную для того времени высоту (свыше 22 тысяч метров), и три стратонавта погибли, их прах в виде особой чести было решено замуровать в кремлевской стене. Сталин лично участвовал в торжественных похоронах, но нес урну не с прахом командира экипажа Павла Федосеенко, как было бы положено генсеку и великому вождю, а члена экипажа под третьим номером, 24-летнего специалиста по космической радиации Ильи Усыскина – вряд ли случайно в его некрологах настойчиво подчеркивалось, что молодой ученый родился в бедной еврейской семье[6].

Для сталинской мнительности, несомненно, были достаточные основания. Прямых доказательств эскалирующего сталинского антисемитизма – документов, публичных заявлений, откровенных высказываний, пусть даже в узком кругу, но не с глазу на глаз, – таких доказательств, разумеется, нет и быть, применительно к тому периоду, просто не может: Кремль все еще играл в несокрушимый интернационализм и в «сталинскую дружбу народов». Но есть слишком много косвенных доказательств, которые по своей убедительности и силе не кажутся более слабыми, чем доказательства прямые.

Из их числа есть смысл выделить одно, которое столь красноречиво, что в комментариях не нуждается.