Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа

С бона было хорошо заметно, как «Опричник» стал осторожно спускаться к воде. Блюфштейн и компания затаили дыхание. Сам Нема что-то коротко говорил в микрофон и одобрительно кивал головой…

Наконец яхта плотно села на воду и закачалась в морской ряби, вздыбленной мощным потоком воздуха от винтов вертолета.

Освобожденный от тринадцати тонн лишнего веса вертолет убавил обороты двигателей, и стало слышно, как Нема Блюфштейн крикнул в микрофон:

— Хорош, Гриня!!!

— С вас — полбанки! — ответил ему Казанцев и скомандовал:

— Отстрел тросов!

Нема отчетливо увидел, как разъединились огромные петли, в которых висела яхта, концы их шлепнулись в воду, а затем, влекомые лебедками, стали подниматься ввысь и исчезать в чреве вертолета…

В каюте «Опричника» Марксен Иванович встал, небрежно отбросил свое вязание и торжественно произнес:

— Позвольте поздравить вас, Арон Моисеевич, и вас, Василий Петрович! Вы — в море!!!

Проникнутые величием момента, Арон и Вася вытянулись в струну.

Вертолет сделал круг над яхт-клубом, и в наземном динамике в последний раз прозвучал голос Казанцева:

— Немка! Смотайтесь на «Привоз», сообразите приличную закуску. Людей же надо принять! Все остальное мы с Лехой привезем! Как понял? Прием!

— Вас понял! Вас понял! Конец связи! — ответил Блюфштейн.

И вертолет улетел.

Блюфштейн устало стянул с головы шлемофон и обнаружил загорелую лысину в венчике рыжих волос. Утер пот с лица, взял в руки мегафон и прокричал громовым голосом:

— Эй, на яхте! Сами пришвартуетесь или помочь?

Марксен Иванович, Арон и Вася уже стояли на палубе и благодарно махали вослед вертолету.

Когда они услышали вопрос Блюфштейна, Марксен Иванович досадливо поморщился и сказал:

— После всего… Так обидеть?! — и вдруг скомандовал металлическим голосом: — Иванов! Запустить двигатель!

Арон метнулся к пульту запуска. Включил один тумблер, другой, нажал на кнопку стартера, и двигатель зафыркал, затарахтел.

— Рабинович! — рявкнул Марксен Иванович. — На бак! Приготовить носовой!

С быстротой молнии Вася оказался на носу яхты, схватил причальную веревку, замер, преданно глядя в глаза капитана Муравича.

А тот взял штурвал в руки так, словно и не было у него тридцатилетнего перерыва в судовождении, будто не отлучали его от моря, черт знает когда и невесть за что!‥

Марксен Иванович прибавил обороты двигателю и на хорошей скорости уверенной рукой повел «Опричник» к бону…

Блюфштейн и компания с немым восхищением следили за тем, как по большой, точно рассчитанной дуге «Опричник» подходил к причалу.

— От это класс! От это рулевой!‥ — потрясенно произнес Нема. — Дай бог ему всего на свете…

Как все уже там, а Нема еще в Одессе…

Солнце еще только наполовину село в море, а «Опричник» стоял уже полностью «вооруженный» — с мачтой и гиком, с натянутыми штагом и ахтерштагом, носовыми и кормовыми вантами, с краспицей и топ-вантами…

Во все четыре шкотовые лебедки были заведены нужные «концы» и фалы. Самый большой парус — грот, закреплен и увязан на гике, а второй, поменьше, — стаксель, лежал в специальном мешке на носу яхты. Из мешка торчал «галсовый» угол стекселя, чтобы его можно было в любую секунду поднять на мачту.

Неподалеку, под развесистым каштаном, за длинным столом, упиханным бутылками и снедью, сидели Марксен Иванович Муравич, Арон Иванов, Василий Рабинович, Леха Ничипорук, майор Аркадий, капитан Митя, отставной Нема Блюфштейн и его друг Гриня Казанцев.

Все военные были во всем гражданском. В ярком, летнем, импортном, но с легким перебором вкуса, как это принято в Одессе…

Тут же, на территории клуба стояли две белые «Волги» — Ничипорука и Казанцева и три «Жигуленка» — Аркадия, Мити и Немы.

Автомобили слегка смахивали на своих хозяев — они словно соревновались в обилии заграничных наклеек, нашлепок, голых куколок за лобовым стеклом. Колеса машин были украшены роскошными колпаками с фирменными знаками «Мерседеса», изготовленными кооператорами с Малой Арнаутской, где производится весь одесский «импорт» от джинсов «Леви-Страус» до духов «Шанель № 5»…

Судя по разграбленному столу и усталому лицу Марксена Ивановича, застолье подходило к концу.

Сильно хмельной Гриня Казанцев тыкал в Блюфштейна и кричал:

— А этот шлемазл, этот идиот, еби его в душу мать!‥ Извините, Марксен Иванович… Подает рапорт об увольнении из армии потому, что его, видите ли, потянуло на историческую родину!‥

— Причем, Арон! Вася!‥ — перебил его Леха. — Мы же говорили: «Подожди, Немка! Что-то же переменится!‥ Примут закон, то, се… И не пизди ты, прости Господи, на всех углах про тетю в Америке! Помни, где ты служишь, на чем летаешь!‥»

— И что теперь? — спросил Вася у Блюфштейна.

— Ничего, — улыбнулся рыжий Нема. — Сижу «в отказе».

— Без звания, без выслуги, без пенсии!‥ — зло проговорил Казанцев. — Надо было академию кончать с красным дипломом?! О детях надо было думать! О жене…

— Не, Наум Гедальевич, тут вы ухо завалили, — сокрушенно сказал Аркадий.

— Надо было как-то потише обтяпать. Без рапорта, — сказал Митя.