Иван Пырьев. Жизнь и фильмы народного режиссера

Пырьева можно было сыграть. Он мог бы стать героем мелодрамы, комедии, фарса, трагедии, трагикомедии. Можно поставить кинокартину «Пырьев», сочинить пьесу, написать роман. Он был разноцветен, противоречия бороздили его. Скандальным и ласковым, притихшим и оглушительным, бесстрашным и трусоватым. Смиренным, язвительным, властным, благостным, зычным. Порой достойный дружбы, любви, преданности, порой не достойный ничего. Из многих оттенков, полуоттенков, граней и миллиметров складывалось явление, носившее имя Пырьев. Иван Александрович Пырьев.

Но главным в этом растворе было все же НЕИСТОВСТВО. Неистовый в заведывании «Мосфильмом», буйный на съемочной площадке, яростный в работе с актерами, исступленный в игре в преферанс. Он играл в карты с постоянными партнерами и был веселым, нежным и озорным, когда выигрывал. Но бесился, проигрывая. Он вообще ненавидел проигрывать. И не только в карты.

Да, в общем-то, он и не проигрывал в кино. С середины тридцатых годов Пырьев и его музкомедии гремели по всей стране. Он любим всеми, чьей любви добивались все. Популярность его была сокрушительна. Своими глазами я видел, как на пляже Рижского взморья, где он отдыхал, за ним и неизменной первой актрисой его кинолент шли толпы. Поклонники подвигались в благоговейном отдалении, и лишь порой из толпы доносился стон верности и восторга.

Он был знаменит, обласкан правительством и любим народом и мог бы оставаться таким до кончины, подобно другим таким же авторам лирических музкомедий. Но вдруг непредсказуемый поворот. От серенад к Достоевскому. Признаться, мало кому был понятен этот прыжок. Недоумевал и я. И только после того, как посмотрел «Карамазовых», уяснил, что это вожделенный для каждого художника (перевалившего за полжизни) скачок к Себе.

Ведь все, что у Достоевского, – это он сам, Пырьев. И князь Мышкин, и Настасья Филипповна, и двуликая Грушенька, и Митя, с его неоглядным разлетом. Да и старик Карамазов – пусть простится мне это – он. Все это он воссоздал подобно тому, как человек порой воссоздает себя самого в ночной тишине, наедине с собой.

Одним из первых Пырьев, былой одописец, выскользнул в НЕДОЗВОЛЕННОЕ, к себе. И поэтому «Карамазовы» – лучшее, что он сделал в кинематографе.

Евгений Габрилович

Об Иване Пырьеве

Еще до встречи с Иваном Александровичем Пырьевым я знал о его огромном на всех влиянии. Он все время что-то возглавлял: был председателем совета Дома кино, когда до Союза еще оставались годы, был директором «Мосфильма». Пырьев всегда был крупной общественной фигурой. Конечно, его фильмы, особенно «Кубанские казаки», были просто олицетворением лакировки, кинематографа культа личности. Только после смерти Пырьева многие признали, что нельзя относиться к его картинам, как к документу жизни, что это жанровое кино.

В институтские годы мы пристально и критически смотрели «Идиота». Сейчас, не занимаясь теоретическим исследованием, могу только сказать, что Пырьев поступил как-то удивительно, взявшись снимать вторую часть фильма. Если вы внимательно перечитаете роман Достоевского и столь же внимательно посмотрите фильм, то убедитесь: многие артисты, занятые в картине, не вытянули бы вторую часть романа. Но я помню отзыв Ромма, в своей мастерской сказавшего (а любой афоризм каждого из мастеров становился через коридорную почту достоянием всего института): «Там, где темперамент Пырьева и темперамент Достоевского совпадают, в фильме рождаются удивительные эпизоды».

Кстати, впервые я увидел Ивана Александровича Пырьева именно на съемках «Идиота». Это было летом 1957 года. Делегация Всемирного фестиваля молодежи и студентов, в которую входил и я, была на «Мосфильме». Пришли в павильон, где снималась встреча князя Мышкина с Фердыщенко. Предсъемочная суета, но никого из главных участников съемки – ни режиссера, ни оператора, ни актеров – в павильоне еще не было. Я слышал уже, что Пырьев – человек неукротимого темперамента, что он может, не сдержав себя на съемках, наорать, нагрубить, поэтому я ждал появления мастера с интересом. Но тогда я еще не знал, каков он на самом деле. Дипломатический дар Ивана Александровича и сегодня мало кому ведом. Пырьев появился в павильоне, и его первыми словами были: «Где Юра? Где Юра?» Юра, его ассистент, подошел к нему. «Нет, нет, не ты. Юра Мышкин». Так Пырьев Яковлева назвал, взяв имя актера, а фамилию персонажа. Появился Юрий Яковлев. Пырьев начал ставить кадр, оператор Валентин Павлов стал примерять свет, появились артисты. Пырьев был изысканно вежлив, приятен, обаятелен. Ну ясно, его же предупредили, что сейчас придет международная делегация. Естественно, нам вскоре подсказали, что не стоит мешать, и мы, поблагодарив Ивана Александровича, удалились.