— Что ж, раз товарищ Ломакин так страдает от присутствия своих соседей, пора его от них освободить, — молвила сквозь зубы европейски одетая дама. — Арестуйте его, что ли…
— По какой статье?
— Ну, раз он в торговле, значит, ворует, а раз ворует, его можно засадить.
— Ясно, — буркнул майор после паузы. — А с семьей его что делать?
— Вышлите их из Москвы. Да, и старуху, которая раньше писала доносы, тоже вышлете куда-нибудь. Раз уж избавляться, то от всех разом, — добавила Мария со смешком, от которого у видавшего виды майора пополз по позвоночнику легкий холодок.
Однако он хотел узнать у своей собеседницы кое-что важное — и решился.
— Мария Георгиевна, не беспокойтесь. Все сделаем так, как вы хотите. Только… — Колтыпин замялся, и в голосе его прорезались непривычные для него нотки. — Скажите мне, как советский человек советскому человеку: война будет? Мне почему-то кажется, вы… ну… должны знать, — добавил он почти умоляюще.
— Что значит будет, она уже идет, — проворчала Мария.
— Я не о Финляндии, с Финляндией все понятно: мы в срочном порядке отодвигаем границу подальше от Ленинграда. Война с Гитлером — будет?
— Мы делаем все, чтобы ее избежать, — сказала Мария после паузы. — Вопрос в том, насколько он увязнет в противостоянии с Англией и Францией. Но есть еще масса нюансов, которые надо учитывать. Многое может произойти, знаете ли.
— Понимаю, — вздохнул майор. — Если бы Гитлера в ноябре прихлопнули, было бы куда легче.
— Нет, не было бы. Гитлер — это только элемент машины. Машина создана им и пущена в ход, но без него она не развалится. Убийство Гитлера лишь сплотит нацию, а преемник, поверьте мне, найдется без труда. Вопрос стоит так: что сломает машину. Пока не очень похоже на то, что ее похоронит Западный фронт…
Через три дня после того, как загадочная знакомая Опалина обсуждала с майором перспективы войны, в дверь квартиры 51 позвонили граждане в форме, прибывшие в сопровождении управдома и дворника. Войдя в квартиру, граждане разделились: часть прошла в комнаты Ломакиных вместе с дворником и управдомом, а остальные отправились к бабке Акулине, попросив электрика и Таню присутствовать при следственных действиях в качестве понятых.
— Я не понимаю, — пробормотал Ломакин, — товарищи, в чем дело?
— Подделывать гири, товарищ, это преступление, — добродушно разъяснил ему один из незваных гостей. — Разбавлять бочковое варенье водой, излишек сбывать на сторону, а деньги класть себе в карман — тоже. А что вы творили со сметаной? Я уж молчу о…
— Я ничего не знаю! — заверещал Ломакин. — В магазине были и другие служащие… Может быть, я виноват… недостаточно следил за ними…
— Ваши сообщники уже арестованы и дают показания, — осадил собеседник. — И об участии старшего сына в ваших махинациях тоже рассказали. Он ведь числился у вас продавцом?
Мадам Ломакина рухнула на стул и зарыдала. Жизнь разваливалась вдребезги, как парадный сервиз, который уронила неловкая прислуга.
Тем временем в комнате Акулины другой незваный гость считал килограммы сахара, муки, риса, пшена, различных чаев и банки консервов.
— Это все мое! — кричала бабка.
— И вы, значит, не спекулируете? На рынок не ездите и втридорога не продаете?
— Какое втридорога! — вскинулась Акулина. — Иногда только продам килишко-другой… и то себе в убыток…
— Аж слезы наворачиваются на глаза, — сказал бессердечный гость и принялся писать протокол обыска.
Вернувшись вечером домой, Василий Иванович узнал, что Ломакина, его старшего сына и бабку Акулину замели за воровство и спекуляции, а мадам Ломакина, шумно сморкаясь в платочек, вместе с младшим сыном поехала к своему дяде-адвокату — советоваться насчет того, можно ли будет выручить мужа.
— Что творится, что творится! — вздохнул Василий Иванович, ставя футляр с тубой в угол. — А что у нас будет сегодня на ужин?
Глава 28. Конверт
Земля пребудет вовеки. Она переживет всех тиранов.
Дни тянулись однообразно и уныло. Опалин рассчитывал на быстрое восстановление и приходил в отчаяние, понимая, что здоровье возвращается к нему медленно. За время болезни он сильно исхудал, желудок отвык нормально работать, все тело болело, и вдобавок Иван не мог долго находиться на ногах — тотчас же начинала кружиться голова.
Отражение в зеркале нервировало его. Он зарос бородой, а когда сбрил ее, вид худого лица с огромными синяками под глазами стал производить на Опалина тягостное впечатление. Его мучила мысль, что он вообще никогда не оправится окончательно и не сможет вернуться к работе.
Конечно, его навещали друзья, но и им было не под силу повлиять на его душевное состояние. Чаще других приходил Терентий Иванович и почему-то — Никифоров, с которым Опалин работал меньше, чем с остальными. Проводник ухитрялся даже привести с собой Фрушку. По его команде собака показывала разные трюки, и это вносило в жизнь Ивана хоть какое-то оживление.