Иван Опалин

Манухин, морща лоб, кое-как перечислил предметы мебели, ковры, картины и прочие элементы декора, и Иван вернулся в свой кабинет, более или менее чувствуя почву под ногами. Однако в ходе дальнейшего допроса все его попытки вынудить Терехова признаться в убийстве Доманина потерпели крах. Гардеробщик стоял на своем: да, хотел ограбить, но в спальню не заходил и не убивал.

— Врет он все, — усомнился Петрович после того, как Терехова увел конвойный.

— Нет, для простака он слишком уж ловко защищается. А если правду говорит?

— С чего ты взял, что он простак? — вопросом на вопрос ответил Петрович. — Я знаю, ты не любишь Манухина, но если уж он не сумел вычислить гардеробщика… Не так уж Терехов прост, получается.

На столе Опалина зазвонил телефон.

— Да, Николай Леонтьевич… Хорошо, я сейчас зайду.

— Ну, рассказывай, — велел Твердовский, как только Опалин переступил порог его кабинета.

И Иван поведал, как был схвачен гардеробщик и как он совершенно неожиданно признал свою вину в ограблении фотографа Доманина, но не в его убийстве.

— Вот что, Ваня, — вздохнул Николай Леонтьевич, — это дело у нас забрали. Занимается им с недавних пор следователь по важнейшим делам Соколов — твой, кажется, хороший знакомый. — Опалин не стал отвечать. — Так вот, ты отдашь ему бумаги, Терехова и… короче, всё. Делом Доманина больше интересоваться не будешь… Времена нынче сложные, и черт его знает, что из этого дела раздуют. Не лезь на рожон, Ваня, — промолвил Твердовский многозначительно. — Не нужно. У тебя и так положение сложное. Шофер-то до сих пор не найден, а без обвиняемого — как нам закрыть дела?

— Может быть, он все-таки умер, — сказал Опалин. — Новых нападений, после того, как Ирина Пряничникова ударила его отверткой, не было.

— Но, получается, дела ты не закрыл, все зависло, шофер то ли умер, то ли нет. Слишком много предположений, Ваня. А по Доманину — я уже позвонил Соколову, пусть забирает все.

— Я жду свидетельницу, которую ко мне должны привезти… — начал Опалин.

— Нет, Ваня. Я сказал: нет! Чтобы ты на пушечный выстрел не подходил к этому делу, ясно? Свидетельницей пусть занимается Соколов. Всё!

Однако, вернувшись в свой кабинет, Опалин застал там следующую картину: на полу в обмороке лежала веснушчатая светловолосая гражданка лет двадцати, а Петрович прыскал на нее водой.

— Вот, Валентина Изюмова, — объявил он, — подруга Терехова. Юра с Антоном привезли ее, я пробовал завести разговор о том о сем, не была ли она его сообщницей, а она сразу в обморок — хлоп!

Изюмова тихо застонала и открыла глаза.

— Вы меня арестуете? — спросила она с трепетом.

— Это будет решать следователь Соколов, — ответил Опалин. — Я больше вашим делом не занимаюсь.

Он бросил взгляд на наручные часы.

— Ладно, Петрович, дождись Александра Владимировича, он уже сюда едет. Передашь ему бумаги, Терехова, если он потребует, объяснишь насчет гражданки Изюмовой… А я на сегодня всё.

— Ладно, — согласился Петрович, догадавшись, что по каким-то своим причинам Опалин не хочет видеть Соколова. — Ты не волнуйся, я все сделаю.

— Так меня арестуют? — жалобно повторила Изюмова, распялив рот, отчего стала похожей на жабу.

Опалин оделся, спустился вниз, показал пропуск и вышел за проходную. Фонари ровными цепочками горели вдоль улицы, в воздухе крутились редкие снежинки. Повернув голову, Иван увидел Соколова, вылезавшего из только что подъехавшей машины. Сделав вид, что не заметил следователя, Опалин повернулся и сделал несколько шагов к трамвайной остановке.

— Здорово, Скорохват.

От ограды отлепилась фигура, до той поры прятавшаяся в тени. Опалин поднял глаза — и понял, что перед ним стоит Клим Храповицкий, заросший бородой и в рваном дворницком тулупе. Сосредоточенное выражение его черных глаз сразу же не понравилось Ивану, но он упустил доли секунды — может быть, самые важные в его жизни — и сумел только кое-как закрыться левой рукой. Выдернуть из кармана пистолет он уже не успел: Храповицкий трижды выстрелил в него в упор.

Глава 25. Погоня

На следующий раз припаси не фокстрот, а револьвер.

Д. Хармс, записные книжки

Соколов видел, как Опалин отвернулся и зашагал в другую сторону, и только усмехнулся: ничего другого он от своего бывшего друга не ждал. Но тут раздались выстрелы, Иван покачнулся и упал.

Когда следователь, забыв обо всем на свете, добежал до лежащего, он сразу увидел, что под телом Опалина уже собирается лужа крови.

— Ко мне! — заорал Соколов. — Муровец ранен! Опалина подстрелили…

От проходной уже спешили люди, на ходу выкрикивая вопросы вперемежку с ругательствами. Первым подбежал Казачинский, увидел выражение лица лежащего — и похолодел. Следом за ним подоспел и Манухин.

— Огнестрел, три в упор, — крикнул им Соколов, — «Скорую» сюда, срочно! Нет, пусть сразу звонят в Склиф… его только туда! — Опалин приоткрыл глаза. — Ваня! Ваня, ты меня слышишь?

Но раненый не отвечал. Его лицо бледнело на глазах, а Соколов был достаточно опытен и понимал, что это значит.