Иван Опалин

Опалин нахмурился. В глубине души он признавал, что непротивленец, скорее всего, прав; но простота, с которой тот говорил об этом, не нравилась гостю.

– Я слышал, что в усадьбе есть сторож, – сказал Иван. – Он что-нибудь говорил?

– Один раз он видел это в окне, – отозвалась Лидия Константиновна.

– В каком именно окне?

– Здесь. В столовой.

Опалину не то что сделалось неуютно, но он поежился и понял, что остальные заметили, что ему не по себе.

– Он не вошел в дом, чтобы проверить, что это было?

– Он испугался, – ответил Киселев. – Знаете, он неплохой человек, но после этого случая запил. Теперь он даже днем не любит приближаться к дому.

Итак, сторож, доктор, двое учителей и двое комсомольцев видели и слышали нечто, что одинаково напугало их всех. Тотчас же Опалин вспомнил, что был как минимум еще один человек, и насупился.

– Все это мы уже рассказывали вашему предшественнику, – добавил Платон Аркадьевич. – Хотя должен сказать, что он не интересовался ни прошлым усадьбы, ни Распутиным, ни драмой, которая произошла с отцом Лидии Константиновны… Вы, похоже, глубже роете, чем он. Можно спросить, к каким выводам вы уже пришли?

– А к каким выводам пришел Бураков? – колюче спросил Опалин.

– Ну, он сказал, что призрак настроен явно контрреволюционно, и что он выведет его на чистую воду.

– И что было дальше?

– Ваш коллега устроил в доме засаду, – сказал Платон Аркадьевич. – Сидел тут ночами и караулил. На третью ночь это и произошло.

– Что именно?

– Когда появился призрак, Бураков выпустил в него две обоймы.

Опалин открыл рот. Этого в бумагах дела, которые ему передали, не было. Вероятно, Бураков просто не успел записать, какие действия он предпринял.

– И что? – спросил он, смутно предчувствуя, что не услышит в ответ ничего хорошего.

– Призрак исчез, а ваш коллега долго буянил, после чего напился. На следующую ночь призрак влетел к нему в окно.

Опалин сидел, весь подобравшись, и выражение лица у него было совершенно волчье. Чем дальше, тем меньше ему нравилось то, что он слышал.

– Если вы тоже приехали сюда с мыслью пострелять в шутника, который прикидывается призраком, – спокойно продолжал учитель, – выбросьте это из головы. Мне, черт возьми, 36 лет, и я уже давно не мальчик. Проскурин и Демьянова, конечно, молодые люди, но их тоже нелегко обмануть. Про доктора и Лидию Константиновну и говорить нечего. – Он перевел дыхание. – Я буду вам очень признателен, если вы докажете, что за всем, что тут творится, стоят материальные силы. Но буду честен: я считаю, что это дело вообще не по вашей части.

– А по чьей? – мрачно спросил Опалин.

Учитель пожал плечами.

– Есть многое на земле и на небе, Горацио… Это цитата, – быстро пояснил он, видя, что собеседник не понимает, куда он клонит. – Из Шекспира. А другой титан мысли, которого зовут Гёте, сказал, что сущее не делится на разум без остатка. Я думаю, что тут мы имеем дело как раз с таким остатком.

Тени сгустились в столовой. Чья-то стриженая голова сунулась в окно, хихикнула и пропала.

– Когда именно умер Сергей Вережников? – внезапно спросил Опалин.

И мысленно он отметил, что его собеседники впервые посмотрели на него не то что с уважением, но… В общем, с чем-то, до странности на него похожим.

– Мы узнали, что он умер в апреле, – сказала Лидия Константиновна больным голосом, потирая висок.

– И, по-вашему, его дух вернулся сюда?

– Я не знаю, что думать. Не знаю.

Опалин вздохнул, прикидывая дальнейший план действий. Расспросить сторожа, доктора и комсомольцев, которые раньше тут жили. Узнать… что узнать? Как выглядит субстанция, которую нельзя арестовать и которую невозможно ранить? Чего, собственно, от него ждут? Во что он вообще ввязался, позволив послать себя в это гиблое – как он сейчас понимал – место? Вон Лидия – из-за этого проклятого дома потеряла и отца, и мать, пыталась вырваться и в итоге была вынуждена сюда вернуться. И, может быть, таинственный Сергей Иванович тоже был вынужден вернуться, потому что…

Нет, нет и еще раз нет. Строго придерживаться фактов, иначе он опять провалится в трясину мистики, откуда не выбраться.

– Боже, я совсем забыла, – пробормотала Лидия Константиновна, глядя на стол. – Надо что-нибудь принести… Квас или компот? Может быть, чай?

Опалин сказал, что ничего не хочет, а учитель – что он не прочь выпить квасу. Он видел, что Ермилова хочет уйти, потому что разговор с настырным сопляком из Москвы совершенно ее вымотал, и она попытается в одиночестве прийти в себя. Лидия Константиновна поглядела на него, поняла, что он обо всем догадался, кивнула и быстро вышла, поправляя на плечах выцветшую шаль.

– Вы мне не все сказали, – заметил Опалин. Платон Аркадьевич тем временем потянулся за новой папиросой, и его рука замерла в воздухе.

– Имеете в виду, я вам соврал? Ну-ну…

– Что именно вас так испугало, что вы стали запираться на ночь? Никогда не поверю, что чужие рассказы могли произвести на вас такое впечатление. Только рассказы, – Опалин голосом подчеркнул слово «только». – Было же что-то еще?

Он действовал наобум, но по выражению лица собеседника понял, что попал в точку.