Иван Опалин

— Павлик Виноградов пропал, этот товарищ его ищет, — поспешно пояснил Касьянов. — Иван… э… Опалин, верно? Говорит, у него есть к тебе пара вопросов.

— Ах, ну если это необходимо… — капризно проворковала Седова. — Давайте, только быстро, пока Алексей не пришел.

Лицо простое, крестьянского типа, но красивое и одновременно надменное, как у королевы, — контраст, который озадачил Опалина. А вот и другой: на вид молода, и тридцати еще нет, а выражение глаз — как у хорошо пожившей женщины. Вблизи становилось заметно, что кожа у балерины уже попорчена гримом, что икры у нее излишне мускулистые, а плечи для женщины слишком широкие. И все же, несмотря ни на что, чувствовалась в Ирине Седовой какая-то изюминка, которая выделяла ее среди остальных, и тогда вы забывали о плечах, которые ее не красили, о крупных пальцах и вообще обо всем на свете.

— Когда вы в последний раз видели Виноградова? — задал привычный вопрос Опалин.

— Когда? На репетиции. Три дня назад… или четыре? Не помню. — Она поморщилась. — Мы репетировали бал, это сложная сцена с гостями, и не все удавалось. В общем, кое-кто наговорил лишнего, и Павлик тоже. — Она улыбнулась. — Потом я позвала его к себе в гримерку и сказала, чтобы он не делал глупостей. Он пообещал извиниться перед Алексеем и ушел. Вот, собственно, и все.

У Опалина возникло неприятное ощущение, что его считают дураком, раз думают отделаться от него таким поверхностным рассказом. Но вспомнил предупреждение Твердовского не пороть горячку и сдержался.

— Когда именно он ушел от вас?

— Когда? — непонимающе переспросила Ирина.

— В котором часу это было?

Балерина задумалась.

— После пяти. Да, после пяти, репетиция тогда длилась долго, — сказала она. — А что, это имеет какое-то значение?

— Виноградов вам не говорил, куда именно он собирался идти после разговора с вами?

— Нет, но, насколько я знаю, он возвращался домой или шел к приятелю, который живет поблизости. Я вам помогла?

— Несомненно, — хмуро ответил Опалин.

Седова с удивлением поглядела на него и, повернувшись к Касьянову, стала обсуждать с ним какое-то адажио. Головня и Бельгард время от времени вставляли свои реплики. У Опалина возникло странное ощущение, что со всем своим опытом, знаниями, умениями он не то что не представляет для этих людей интереса, а вообще не существует. Но тут он вспомнил застывшее лицо мертвого Павла Виноградова, который при жизни, по выражению буфетчика, ходил с румянцем во всю щеку, и внутренне ожесточился.

«Ну нет… Я вас выведу на чистую воду, сукины дети! Кто бы из вас ни сделал это, я до него доберусь…»

Заметив, что артист в костюме филина спустился со сцены, Опалин подошел к нему и выяснил, что того зовут Антон Кнерцер, что он играет злого волшебника Ротбарта, который разрушает любовь принца Зигфрида и Одетты, создав темного двойника последней — Одиллию. Впрочем, куда больше этих подробностей Опалина заинтересовало то, что Кнерцер видел, как Виноградов вышел из «гадюшника» после разговора с Седовой и направился к лестнице.

— Как он выглядел? — спросил Опалин.

— Да как обычно, — пожал плечами человек-филин. — У меня хвост не отваливается? Ужасно неудобный этот костюм, как его ни перешивают, а все равно танцевать в нем анафемски сложно… Здравствуйте, Танечка!

Последнюю фразу он произнес, обращаясь к неприметной на вид брюнетке лет двадцати трех. Она казалась скучной, как позавчерашняя газета, но тут Опалин увидел огонечки в ее глазах, устремленных на него, и тотчас же переменил свое мнение. На своем веку он видел немало подобных обыкновенных девушек, из-за которых распадались семьи и стрелялись поклонники. За незнакомкой шел узкоплечий молодой блондин с тяжеловатой нижней челюстью.

— Таня Демурова — Ефим Модестов — товарищ из МУРа, — объявил филин. — Рад видеть вас живой и здоровой, Танечка. Елизавета Сергеевна ужасно возмущалась, что вы отобрали у нее роль. Ее не утешило даже то, что Головня определил ее в невесты…

Танечка засмеялась, строя глазки одновременно Головне, Модестову и Опалину. Иван задал несколько вопросов и выяснил, что Демурова Виноградова не помнила, а Модестов едва его замечал, потому что танцевал Зигфрида во втором составе и у него не было времени общаться с кордебалетом.

— Зигфрида он танцевал! — передразнила его Танечка. — Это Алексея Валерьевича роль, а ты так…

Модестов насупился.

— Я тоже, между прочим, танцую эту партию, — сухо сказал он.

— Ну так и я вроде как Одетта, — пожала плечами Танечка. — Толку-то?

— Я могу танцевать не хуже Вольского, — продолжал Модестов, волнуясь, и по его лицу Опалин понял, что это для него больная тема. — Где он, кстати? Почему его до сих пор нет?

— Может, повредил себе что-нибудь? — с усмешкой предположил Кнерцер. — И тебя поставят вместо него?

— Издеваешься? — с кислой улыбкой спросил молодой человек.

— Я не издеваюсь, а вот гвозди на сцену кидать нехорошо, — наставительно заметил человек-филин. — На них могут наступить другие.

Модестов побагровел.

— Я ничего не кидал… Антон, это подло!

— Нет-нет, ты что-то бросал на сцену, я видел, — добил собеседника человек-филин.