Иван Опалин

Опалин поглядел ей в лицо и понял, что она говорит чистую правду. Маша действительно засиделась в тот вечер в гостях и торопилась домой.

К ним подошел тщедушный молодой человек с русыми волосами, расчесанными на безупречный прямой пробор. Из-под серого пиджака виднелся искусно связанный свитер, пальцы были длинные и тонкие, как у артиста.

— Маша, вы опять намудрили с расписанием, — проговорил молодой человек с упреком. — Напечатали на сегодня рояльную репетицию, а вместо нее оркестровая.

— Я напечатала то, что мне продиктовал Платон Сергеевич, разбирайтесь с ним сами, — огрызнулась она.

— Хотите сказать, что заведующий балетной труппой не знает разницы между репетицией под рояль и репетицией под оркестр?

— Как же вы мне надоели, Сотников! — с раздражением промолвила девушка. — Возвращайтесь домой, если сегодня не ваша очередь играть. Что у вас за манера раздувать из мухи слона…

— Я считаю, Маша, что вы безответственно относитесь к своим обязанностям, — тускло проговорил молодой человек. Судя по всему, он относился к тем занудам, которые никак не могут вовремя остановиться. — Вы, конечно, умеете заводить в театре друзей, но это не дает вам права…

Опалин решил, что пора вмешаться, и достал свое удостоверение.

— Одну минуточку, товарищ… Представьтесь, пожалуйста. Назовите ваши фамилию, имя, отчество, год рождения…

— Я… я… а что я… — забормотал молодой человек. — Сотников Сергей Антонович… девятьсот тринадцатого года…

— Профессия?

— Я концертмейстер. — Опалин строго посмотрел на него, и Сотников поторопился объяснить: — Играю на рояле, когда… когда идет репетиция, ну или класс…

— Павла Виноградова знали? Артиста кордебалета?

— Ну… знал… То есть я его видел иногда в буфете… и на репетиции… Он на балу в третьем действии танцевал… В «Лебедином озере».

— Когда вы видели его в последний раз?

— Когда? Ну… На репетиции, когда он снова с Алексеем Валерьевичем поссорился. Несколько дней назад… А потом я уже его не видел.

— Можете идти, товарищ Сотников, — веско проговорил Опалин и повернулся к Маше: — Я тут вашего комсорга ищу. Не покажете мне, где он сидит?

Девушка глядела на него во все глаза. Концертмейстер, воспользовавшись тем, что от него отстали, скрылся.

— А вы, оказывается, опасный человек, — улыбнулась Маша. — Мне даже жалко стало Сотникова, хотя он редкостный осел. — Вздохнув, она собрала старые бумажки, которые сняла с доски объявлений. — Идемте, я отведу вас к Колпакову.

Комсорг сидел в отдельном кабинете, где на стене висели портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, причем Сталин присутствовал также в виде бюста, стоящего в простенке между окнами. Валентин Колпаков оказался молодым человеком со светло-русыми вьющимися волосами и россыпью веснушек на свежем лице. Он носил очки, придававшие ему необыкновенно ученый вид, однако в глазах у него мелькало беспокойство, и мысленно Опалин взял это на заметку.

— Прежде всего, что вы можете сказать о Павле Виноградове? — спросил он.

Комсорг заговорил весьма бойко, но речь его, изобиловавшая бесконечными повторами, сводилась к тому, что Виноградов производил впечатление хорошего товарища… казался политически грамотным… не высказывал сочувствия враждебным элементам… делал на общем собрании доклад по поводу новой конституции, самой лучшей и самой гуманной в мире…

«Почему он говорит „производил впечатление“ и „казался“, а не „был“? — напряженно думал Опалин. — Что за уклончивая манера? Это чтобы в случае чего было легче взять свои слова обратно, что ли? И при чем тут конституция, зачем ее сюда приплетать?..»

— Скажите, а что такое миманс? — спросил он вслух.

Валентин поперхнулся очередной бойкой фразой и вытаращил глаза.

— Миманс — это мимический ансамбль… При постановке опер или балетов иногда нужна бывает… ну, что-то вроде массовки в кино, но они должны уметь мимикой поддерживать действие… Обычно это актеры, не слишком востребованные, сами понимаете…

— Ясно, — кивнул Опалин. — Вернемся к Павлу Виноградову. Скажите, кто мог его убить и за что?

Колпаков прикипел к месту.

— Пашу? Ну… я даже не знаю…

Он явно был растерян.

— У него были в театре враги? — напирал Опалин.

По выражению лица комсорга он догадался, что тот думает вовсе не о Паше и не о врагах последнего, а только о своей шкуре и о том, как отразится происходящее лично на Колпакове — и, конечно, на его карьере.

— Я не думаю, что люди в его положении имеют врагов, — пробормотал наконец комсорг. — Понимаете, кордебалет… Другое дело, если бы он был премьером или хотя бы солистом…

— А что насчет Вольского? Они же поругались?

— Да, Вольский — трудный человек… — забормотал Колпаков. — Но… убийство! Это… это… это я даже не знаю что… У нас никогда…

— Скажите, а как зовут девушку, которая привела меня к вам? — спросил Опалин, поняв, что толку от этого увиливающего от любых прямых ответов слизняка он все равно не добьется.

— Девушку? А! Маша… Маша Арклина. А что?

— Так. Ничего.

— Хорошая девушка, — рискнул похвалить Машу комсорг. — Ветреная только немножко… Тетка ее тоже в театре работает, пачечницей.

— Кем-кем? — заинтересовался Опалин.