Иван, лесорубов сын (СИ)

Доставили Ивана во дворец, провели в малые палаты, усадили в лучшем виде за стол. Царь рядом с Иваном устроился, по-простому, без чинов и званиев, тарелки к Ивану двигает, вино в хрустальный лафитничек подливает, водочкой ледяной из графинчика стопочки наполняет, яствами потчует: — Извольте испробовать, Иван, как вас по батюшке? — Вообще Иваном, лесорубовым сыном кличут, — смущается Иван, — а по батюшке Алесеевым. — Отведайте, Иван Алесеевич, — царь блюда пододвигает, — стерлядочка под соусом берблан, язи жареные в сметане, языки телячьи, поросёночек молочный запечённый с яблоками и фруктами заморскими, померанцами, капустка квашеная с клюквой, огурчики хрустящие малосольные, морошка сахарная, мясо отварное с зеленью, утиные грудки, куриные бёдрышки, филе гусиное, икорка красная, икорка чёрная, картошечка нашенская отварная с укропчиком, блинчики, шанежки, коржики, булочки сахарные, пирожки с требухой, пряники печатные, оладьи сырные. Кушайте, кушайте, Иван Алексеевич. Вы ещё ушицы не пробовали. Знатная у нас ушица. Откушайте, Иван Алексеевич. Под водочку. Ну, штоб не последняя. И закусить. Ушицей, ушицей закусывайте! — У-ф-ф! — Иван до того наелся, что ремень расстегнул. — Премного благодарен, ваше величество, сыт. — Тогда о деле, — царь ладошками хлопнул. Лакеи мигом стол от посуды опростали. — Чайку нам, — распорядился царь. Лакеи самовар горячий притащили, стаканы гранёные в подстаканниках, сахар кусковой в сахарнице. Царь самолично по стаканам кипяток заварку разлил, один стакан Ивану передал, второй себе взял. — Понимаете, Иван Алексеевич, — сказал царь, ложечкой платиновой в стакане сахар размешивая, — приключилась в нашем царстве-государстве напасть несусветная. Повадилось с некоторых пор в град-столицу чудище поганое глазом невиданное слухом неслыханное ночами девок авантажных красть. Сладу с ним просто никакого. Почитай кажную ночь девки на выданье исчезают. И не абы какие, а самые что ни на есть красавицы писаные. — Непорядок, ваше величество, — отвечал Иван. — Об чем и речь, — царь ажно ложечкой об столешницу пристукнул. — В государстве волнение нездоровое намечается. Мысль крамольная возникает. Трон подо мною трещит. А всё отчего? Оттого, что власть верховная, в моём лице, с ентим чудищем поганым глазом невиданным и слухом неслыханным разобраться не могёт. А как смочь, Иван Алексеевич? Рассуди сам. Поначалу отцы да братья да женихи девиц уворованных на чудище енто самое ходили. Никто обратно не возвернулся. Затем богатыри всякие, лыцари иноземные, царевичи доморощенные, да прынцы королевичи чужеземные чудище поганое воевали. С тем же отрицательным итогом. Заметь, Иван, не меркантильными соображениями руководствовались. Исключительно моральными и гуманитарными. Опосля уж я подключился. Отправил на чудище поганое половину своего царского войска. Царь снова ложечкой пристукнул. Иван молчал. Царь зубами скрипнул. — Нетути, Ваня, более у меня стратегического резерву! Легла половина моей царской армии как трава росная под косой вострой. Новую набрать не могу. Бегут рекруты кто куды: одни к морю-окияну, другие в землицу окраинную неосвоенную. Ничто их не пугает окромя чудища поганого — ни топор, ни веревка, ни военно-полевой трибунал. Осталась у меня, Ваня, токмо та часть войска, что по границам стоит и дружина ближняя. С дружиной ясно, дружина воевать не приучена, она больше по внутренним неустройствам специализируется, митинги там неразрешённые разогнать, беспорядки какие подавить, крамолу гнилую вычистить, смуту предательскую устранить. А что за армия без стратегического резерву, когда на нас окружь границ соседи зубы точат и агрессию исподволь стряпают? — Расклад понятен, — говорит Иван. — От меня-то чего требуется? — На тебя, Иван, вся остатная надежда. Вижу, ты мужик сильный, головастый, труса напрасно не празднуешь, чащи лесные как свои пять пальцев ведаешь. Хочу поручить тебе чудище это поганое глазом не виданное слухом не слыханное растреклятое навсегда изничтожить. Согласишься — дочку мою, Марью-царевну, кровиночку ненаглядную, в жёны дам и полцарства в придачу, не согласишься — выбирай по желанию: либо плаха, либо виселица. — Тяжёлый выбор, — вздохнул Иван. — Дочка твоя царь-батюшка собой хороша, али наоборот? Государь немедля парсуну дочкину в полный рост, маслом писаную достаёт: — Красотою лепа, червлена губами, бровями союзна, телом изобильна, персями… кхм… с персями сам опосля натурально разберёшься. Что скажешь, Иван Алексеевич, согласен? Иван задумался. — Эх-ма, царь-государь! Не оставил ты мне вольготного пространства для манёвру. Налево пойдёшь — голову сложишь, направо — охомутают тебя противу твоего желания. Куды бедному труднику податься? Только что напрямки двинуть. Может, условию сделки поменяем? Молод я ишо жениться, ваше царское величество. Я тебе, надёжа-государь, девок покраденых, ты мне бочку смолёную золотых цехинов и разойдёмся миром. Царь-батюшка на предложение Ивана аж поперхнулся. Тут к Ивану воевода Порфирий Дормидонтович подсунулся, Ивана в бок кулаком тычет, на ухо жарко шепчет, бородой щекочет: — Не будь дураком, Ванька. Оферта дюже выгодная. Царевна, конешно, не подарок, характером своенравна, поведением спесива, но выбирать, Ванька не приходится: или с царской семьёй роднится, или на плахе богу молиться. Полцарства всяко лучше секиры палача. Соглашайся, Иван, не прогадаешь, а я тебе в управлении подмогну. Устроюсь приближЕнным советником. — Ваша взяла, — говорит Иван, — по рукам. Однакож есть у меня условие. — Ничего сложного, ваше величество, — успокоил царя-батюшку Иван. — Пущай привезут мне со стоянки экипажной пилу мою двуручную и хитрую баклажку, матушкой моей дареную. И квиток из кошеля вытаскивает. Царь повеселел. Моргнул воеводе. Воевода за дверь выскочил. Мигу не прошло, доставляют во дворец пилу иванову любимую двуручную в тряпицу чистую завёрнутую и хитрую баклажку. Прицепил Иван баклажку к ремню поясному, поклонился на три стороны: царю-батюшке, народу-терпельнику и отцу с матерью, пилу двуручную на плечо закинул и в дальний путь решительно выступил.